В пандан к напоминающему Геркулеса «Дню» Микеланджело создал «Ночь», одно из самых знаменитых и самых странных своих творений. Она тоже изогнулась, словно вступив в борьбу с самой собой, заложив одну руку за спину и опершись лбом на другую. Однако современного зрителя прежде всего поражает, сколь мало она вообще походит на женщину: ее груди – прилепленные поверх грудной клетки отростки, слишком далеко расставленные, а лядвеи явно принадлежат атлетически сложенному мужчине.

Чувства, которые вызывало у Микеланджело женское тело, вероятно, наиболее полно выражает бурлескная любовная поэма, написанная им примерно в период работы над «Ночью». «Твое лицо что маков цвет, / Круглее тыквы огородной. / Румян лоснится жирный след, / Блестит зубов оскал голодный, / Арбузы, рвущие мешок! / Едва завижу ягодицы / И пару косолапых ног, / Взыграет кровь и распалится…»[1023]

В отличие от остальных трех времен суток, Ночь наделена целым рядом атрибутов, она словно покоится на ложе из множества символов. Кондиви цитирует весьма лапидарное объяснение, которое дал им Микеланджело: «Дабы созерцатели лучше постигли его цели, он изобразил вместе с „Ночью“, коей придал облик прекрасной женщины, сову и несколько иных уместных символов»[1024]. Впрочем, как обычно, он недоговаривает и не открывает всех тайных смыслов. Эта обнаженная фигура словно пребывает в царстве созданной резцом мастера фантазии, чудесной и тревожной, судя по всему, намного более глубокой, чем простое объяснение: «Эта женщина символизирует ночь».

Ее диадему украшает полумесяц. Под ее могучей рукой лежит весело улыбающаяся маска, пустыми глазницами взирающая на зрителя и вызывающая смутное беспокойство. Вместе эти символы создают образ, наводящий на мысли о притворстве, уловках и ухищрениях, сексуальности и сновидениях. Левой ступней она попирает целый сноп цветущего мака, символизирующего сон и забвение. Под аркой лядвеи, словно появившись у нее между ног, виднеется величественная сова, касающаяся хвостовыми перьями самого сокровенного места ее тела. Спустя несколько лет Микеланджело использует ее фигуру для откровенно эротического полотна «Леда и лебедь», на котором принявший облик лебедя Зевс точно так же ласкает хвостовым оперением свою возлюбленную. Любопытная деталь: словом «gufo», «сова», на флорентийском сленге обозначали содомита, хотя если Микеланджело и в самом деле сознательно использовал здесь этот непристойный символ, то едва ли не совершал акт святотатства[1025].

Когда пришло время описывать эту статую, Вазари почти, но, разумеется, не всецело лишился дара речи от восхищения: «А что же я смогу сказать о Ночи, статуе не то что редкостной, но и единственной? Кто и когда, в каком веке видел когда-либо статуи древние или новые, созданные с подобным искусством? Перед нами не только спокойствие спящей, но и печаль и уныние того, кто потерял нечто почитаемое и великое»[1026].