Одной из первых жертв инквизиции сделались спиритуалы. Когда Бернардо Окино, генерального викария ордена капуцинов и любимого проповедника Виттории Колонна, в августе 1542 года вызвали в Рим, он бежал через Альпы в кантон Женева, который только что объявил себя кальвинистским государством. Вслед за ним отправился в изгнание еще один ведущий представитель спиритуалов, Петр Мартир Вермильи. Их отступничество произвело на общество впечатление столь же шокирующее, сколь и измена Бёрджесса и Маклейна во время холодной войны, и, естественно, под подозрение попали все друзья перебежчиков, оставшиеся на родине. Когда Маркантонио Фламино умирал в 1550 году, кардинал Карафа застыл возле его смертного одра, жадно пытаясь уловить признаки ереси.

* * *

Тем временем 20 августа 1542 года был подписан очередной контракт на выполнение гробницы Юлия II. Снизойдя к прошению Микеланджело, наследники Юлия подтверждали, что все статуи, включая «Жизнь Деятельную» и «Жизнь Созерцательную», будут завершены Раффаэлло да Монтелупо[1315]. Однако герцог Урбинский не прислал своего согласия, и это повергло Микеланджело в величайшую тревогу, не давая ему «не то что писать, но и жить»[1316].

Не названный по имени монсеньор, возможно племянник папы Алессандро Фарнезе, просил Микеланджело писать картины и ни о чем не беспокоиться. Микеланджело дал памятный ответ: «Картины пишут головой, а не руками; и тот, кто потерял голову, только позорится. Поэтому, пока дело мое не наладится, я ничего путного не сделаю». После чего мастер предался многословным самооправданиям и принялся пересказывать историю работы над монументом начиная с 1505 года.

Судя по тону, Микеланджело находился на грани нервного срыва; защищаясь от подобных нападок, заметил он, он обречен обезуметь или сделаться одержимым, «pazzo». Пожалуй, это письмо свидетельствует, что Микеланджело начинала овладевать мания преследования. Он утверждал, что никогда не прибегал ни к какому мошенничеству: «[Я] не вор и не ростовщик, но флорентинский гражданин благородного происхождения и сын порядочного человека»[1317]. Соблазнительно предположить, что паническая атака Микеланджело была вызвана бегством Окино; он наверняка знал, насколько оно повергло в трепет и взволновало Витторию Колонна[1318].

В конце концов он сдался и решил самостоятельно закончить «Жизнь Деятельную» и «Жизнь Созерцательную». Как он поведал Луиджи дель Риччо, он смирился с тем, что будет сидеть дома, пока не завершит статуи, поскольку в противном случае герцог Урбинский отказывался ставить свою подпись под контрактом. Ему это подходит «лучше, чем таскаться каждый день во Дворец»[1319] писать фрески. Таков был финал этого заказа, после многолетних страхов, гнева и нескончаемых переговоров.