Это был изящный и благожелательный подарок, выбранный с большим вкусом и предназначенный лично для него, однако поначалу Микеланджело, маниакально боявшийся любых обязательств, которые, по его мнению, пытались наложить на него окружающие, решил отвергнуть дар. Почти наверняка именно стихи и были теми самыми вещами, «cose», о которых Микеланджело говорит в недатированном письме. Свое послание он начинает так: «Прежде чем взять те вещи, которые Ваша Милость не раз хотели мне передать, я, для того чтобы получить их по возможности менее недостойным способом, хотел было, синьора, сделать для Вас что-нибудь собственными руками».

Далее он совершенно неожиданно переходит к богословским обоснованиям своего поведения: «Но потом, признав и увидев, что милость Божью купить нельзя, а пренебрегать ею – величайший грех, я каюсь в своей вине и охотно принимаю названные вещи»[1307]. Здесь он непринужденно и остроумно упоминает о вопросе, имевшем необычайную важность в глазах Виттории, Поула и их единомышленников. Именно о том, можно ли «купить», то есть заслужить благими поступками, милость Господню, решительно разделились мнения католической Контрреформации и охватившей Северную Европу Реформации. В последующие десятилетия многие христиане умрут, защищая свою точку зрения на этот вопрос. Микеланджело, возможно проявляя осмотрительность, избегал высказывать свое мнение публично, но наверняка испытывал влияние Виттории и ее взглядов на обретение благодати.

А когда он примет поэтические дары Виттории, заключал Микеланджело, «не для того, чтобы иметь их у себя в доме, но для того, чтобы находиться у них в доме, – мне будет казаться, что я в раю»[1308]. Разумеется, он тоже делал подарки Виттории Колонна, вот только в духе добродетельного, тяготеющего к реформе христианина, совершающего достойные поступки, не для того, чтобы получить что-либо в ответ, а по зову сердца[1309]. Как и в случае с Томмазо, Микеланджело делал Виттории подарки двух видов, преподнося ей рисунки и стихи. И точно так же как это было с Томмазо, всячески приспосабливал и применял их к ее вкусам. Как мы видели, сюжеты рисунков для Томмазо он выбирал с таким расчетом, чтобы угодить умному отроку. На них поражает воображение множество занимательных, необычных деталей: кони, низвергающиеся в воздушную бездну, гигантские птицы, пирующие купидоны. В отличие от Томмазо, для Виттории он создавал образы, как нельзя более подходившие поэтессе, духовную жизнь которой целиком поглощала преданность Христу.

Распятие. Ок. 1538–1541