К этому времени Микеланджело изрядно утомили призрачные доходы «от плаванья по воде», но за перечисленными последовали иные хлопоты, и дело тянулось, пока папа и, под его давлением, герцог не подтвердили право Микеланджело на упомянутые деньги. Вскоре после этого Микеланджело уступил желаниям папы: 2 января 1547 года понтифик подписал motu proprio, назначив Микеланджело главным архитектором базилики Святого Петра[1360].

* * *

Не прошло и двух месяцев, как на Микеланджело обрушилось горе еще более тяжкое, чем утрата Луиджи дель Риччо. На протяжении десяти лет он поддерживал дружеские отношения с Витторией Колонна, которая выступала одновременно его музой, единомышленницей и духовной наставницей. Они не всегда жили по соседству. В 1541 году она была вынуждена покинуть Рим, так как ее брат Асканио поднял мятеж против папы[1361]. Следующие три года она провела по большей части в Витербо, в непосредственной близости к своему собственному духовному руководителю Реджинальду Поулу. Однако, по словам Кондиви, «она приезжала в Рим только для того, чтобы увидеться с Микеланджело»[1362].

Виттории Колонна Микеланджело посвятил несколько наиболее совершенных и оригинальных стихотворений, включая два, в которых образы, заимствованные из сферы искусства ваяния, облекаются богословскими смыслами, столь волновавшими их обоих. В одном из этих стихотворений скульптура превращается в метафору спасения: «Как из скалы живое изваянье / Мы извлекаем, донна, / Которое тем боле завершенно, / Чем больше камень делаем мы прахом…» Создание скульптуры завораживает, оно предстает здесь как процесс «вылущения» образа из мраморной глыбы: по мере того как мы медленно, мало-помалу сбиваем ненужные фрагменты, взору открывается таимая в глубине этого камня фигура.

Далее Микеланджело переходит к сопоставлению творчества с осознанием собственного духовного несовершенства: «Так добрые деянья / Души, казнимой страхом, / Скрывает наша собственная плоть / Своим чрезмерным, грубым изобильем…» Затем он вновь столь же неожиданно и почти кощунственно переходит к образу донны, которой единственно по силам освободить душу и ее возвышенные стремления от напластований грубой плоти: «Лишь ты своим размахом / Ее во мне способна побороть, – / Я ж одержим безвольем и бессильем»[1363]. Конвенции двух жанров, любовной и религиозной поэзии, сливаются воедино; кажется, будто Микеланджело ищет спасения не столько во Христе, сколько в Виттории или, по крайней мере, путь Искупителю для него лежит только через нее.