Несомненно, Микеланджело странно относился к деньгам. Он копил деньги, зачастую юлил и хитрил ради денег, требовал денег, движимый, как можно догадаться, сложными чувствами: с одной стороны, страхом перед бедностью, глубоко укоренившимся еще в детстве, а с другой – решимостью поставить себя на равных с заказчиками, вызвав их уважение. Тем не менее иногда, как в вышеописанном случае, он мог проявлять почти ошеломляющую щедрость. В основе обоих вариантов поведения, возможно, лежало желание непременно контролировать ситуацию. Это он решал, какого вознаграждения заслуживает, это он решал, кого осыпать деньгами.

Утрата части доходов продолжала печалить Микеланджело на протяжении всего понтификата Павла IV[1460]. За него пытался ходатайствовать Донато Джаннотти, но безуспешно. Вступался за него и Себастьяно Маленотти, вместе с Микеланджело состоявший архитектором на строительстве собора Святого Петра и живший в доме мастера. Маленотти убеждал уполномоченных упомянуть о причиненной Микеланджело несправедливости в беседе с папой, но тщетно. В марте 1556 года Маленотти признавался Лионардо Буонарроти, что Микеланджело постепенно стал преодолевать боль от утраты Урбино, но исцелился бы от скорби быстрее, если бы ему вернули жалованье. Существовали причины, в том числе враждебность папы, по которым просьба Микеланджело не была уважена. Павел IV непоколебимо стоял на позициях богословской ортодоксальности и намеревался реформировать Церковь, ужесточая, искореняя и запрещая[1461]. Он стал быстро терять популярность в Риме, пытаясь искоренить проституцию, азартные игры и богохульство. Он заставил римских евреев носить особую одежду, отличающую их от христиан, и переселил их в гетто. Он учредил цензуру в форме индекса запрещенных книг и подумывал о том, чтобы снести алтарную стену Сикстинской капеллы, а это повлекло бы за собой неизбежное уничтожение «Страшного суда». Возможно, снос с самого начала был затеян с целью избавиться от шокирующих фресок, ведь, по словам Вазари, он уже велел Микеланджело «привести в порядок» роспись, так как «фигуры, там изображенные, слишком непристойно выставляли свои срамные части». На это Микеланджело дал еще один надменный и горделивый ответ: «Скажите папе, что это дело небольшое и порядок навести там нетрудно. А он пусть наведет порядок во всем мире, навести же порядок в живописи можно быстро»[1462]. (Впрочем, эту отповедь он произнес не Павлу в лицо, и едва ли нашелся хоть кто-то, осмелившийся передать его слова понтифику.)[1463]

Павел IV был предвестником новой, нетерпимой эпохи, но в некоторых отношениях он напоминал своих предшественников Юлия II и Павла III. Он был раздражительным неаполитанским аристократом, который, не в силах противиться соблазну, всячески покровительствовал своим родственникам Карафа и люто ненавидел испанцев, возможно, потому, что они заняли его родные земли. Подобно Юлию II, он был полон решимости изгнать из Италии варваров, но преуспел весьма мало.