Так, решение социального вопроса («Разреши мою задачу, или я тебя съем», – говорит социальный Сфинкс современному Эдипу» – так определяет ситуацию 1930-х годов о. Сергий[1168]) прямо связывается обоими с социальным истолкованием христианской любви.

«Христианская социология должна находить обоснование в евхаристическом богословии», – пишет о. Сергий. «Лучи света Евхаристической чаши проникают через всю тьму нашей жизни, и тьма не может объять этого света».

Для матери Марии Евхаристия также осознана как «таинство самоотдающейся любви». «Христос не только спасает мир Своей жертвой, но делает каждого человека собою, Христом, т. е. приобщает его к Своей любви к миру». Эти размышления, программные в рамках объединения «Православное Дело», венчают мысли обоих о литургии, выходящей за пределы храма. Для отца Сергия «евхаристические вдохновения должны сопровождать нас во всем творчестве жизни, и литургия, общее дело, должна становится внехрамовой литургией, общим делом не только в храме, но и вне храма»[1169]. Эта мысль положена в основу всего богословского наследия матери Марии с характерным для нее акцентом на теме жертвенной любви к человеку:

«Но если в центре церковной жизни стоит жертвенная, самоотдающаяся любовь Евхаристии, то где ее границы, где периферии этого центра? В этом смысле можно говорить о всем христианстве как о вечно совершаемой внехрамовой литургии <…> весь мир в этом смысле является единым престолом единого храма, и для этой вселенской Евхаристии, подобно хлебу и вину, мы должны приносить наши сердца, чтобы они пресуществлялись в Христову любовь…»[1170]

Близость их мысли часто явлена уже в названиях статей. Намечу лишь некоторые характерные темы. Одна из самых волнующих – осмысление смерти, где оба подчеркивают парадоксальную христианскую мысль о «Радости креста» (отец Сергий)[1171], или «Рождении в смерть»[1172], как мать Мария выражает схожий опыт на языке, знакомом каждой матери. Тем самым, он становится и опытом преодоления смерти, «распахнутых ворот в жизнь вечную».

Эти мысли вырастают из размышлений отца Сергия о «творческом принятии креста» как о внутреннем законе жизни. «Свободное взятие» креста становится творческим кредо матери Марии, которому она следует до конца, реально воплощая идею «жизнетворчества» русских символистов, к эстетическим поискам в этом направлении которых она была причастна в России в 1910-е годы. Все ее многообразное творчество – поэтическое, философско-богословское, иконографическое – свидетельство этого пути, пройденного в эмиграции с отцом Сергием.