Эразмовская ирония была детально проанализирована Уолтером Кайзером. В книге «Восхваляющие глупость: Эразм, Рабле, Шекспир» (Praisers of Folly: Erasmus, Rabelais, Shakespeare, 1963) Кайзер показывает, как Эразм пришел к синтезу шутки и серьезности или «неустойчивому равновесию» этих двух начал (Дж. А. К. Томсон), утраченному в европейской литературе после древнегреческих авторов. Кроме того, Эразм подошел к этому по-новому. Жанр издевательской похвалы был хорошо разработан в античной литературе (особенно в трудах Лукиана), но у Эразма появляется новый поворот, где «издевающийся подвергается издевке»:

Для читателя 1511 года сам факт, что хвала здесь смешна, был бы в высшей степени удивительным. Глупцы говорили и раньше; глупость превозносилась; но никогда еще глупец не превозносил глупость. Невероятная оригинальность Эразма в том, что Стультиция (Глупость) – и автор, и предмет своего энкомия, а Moriae – одновременно и объектный, и субъектный родительный падеж.

Для читателя 1511 года сам факт, что хвала здесь смешна, был бы в высшей степени удивительным. Глупцы говорили и раньше; глупость превозносилась; но никогда еще глупец не превозносил глупость. Невероятная оригинальность Эразма в том, что Стультиция (Глупость) – и автор, и предмет своего энкомия, а Moriae – одновременно и объектный, и субъектный родительный падеж.

Следствие этой стратегии, утверждает Кайзер – «неразрешимая проблема постоянной неуверенности, сходная со знаменитым утверждением Святого Павла, сославшегося на критского стихотворца Эпаменида и его слова о том, что критяне всегда лжецы». Проблема становится особенно трудноразрешимой, когда Стультиция задумывается о своих собственных словах и отмечает: «То, что я сейчас скажу, с первого взгляда может показаться нелепым и бессмысленным, однако это – истинная правда»[971]. В «Похвале глупости», отметил К. Р. Томпсон, ирония «не только влияет на смысл. Тема и тональность сливаются – ирония становится смыслом»[972].

Впрочем, это замечание не следует воспринимать буквально: общий «смысл» речи Стультиции хорошо различим, даже если детали остаются двусмысленными. Предоставляя Стультиции полную свободу для самовосхваления и перечисления преимуществ, которые только она сама («глупость») может дать, Эразм обнаружил юмористический и оригинальный способ разработки павлианского парадокса христианской глупости («Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе», 1 Кор. 4: 10). С точки зрения Стультиции, жизнь человеческая – это «игра глупости», «некая комедия» в глазах Господа, «в которой люди, нацепив личины, играют каждый свою роль, пока хорег не уведет их с просцениума»[973]. Утверждая, что человеческая комедия движется не выдающимися особенностями и достижениями человека, но обстоятельствами «глупости» (смехом, весельем, сексуальным влечением, мудростью, пришедшей в результате опыта и ошибок), Эразм смог предположить, что человек оказывается ближе всего к Богу, когда отказывается от иллюзий, связанных со властью и знанием, и устремляется к непознаваемой силе (божественной глупости/мудрости), которой обязан существованием. Глупость, таким образом, становится тем же, чем «любовь» была для возрожденческих неоплатонистов – copula Mundi (или vinculum Mundi), что связывает все человечество и объединяет человека с Господом[974]. Можно предположить, что это и есть любовь.