Религиозная платформа тех издевательств, которым подвергаются в устах Стультиции претенциозность и эрудиция, становится совершенно очевидной в заключительной части ее речи, где она приводит многочисленные примеры из Нового Завета, демонстрирующие, что «христианская вера, по-видимому, сродни некоему виду глупости»[975]. Когда она наконец прощается с читателями, призывая их «живите, пейте», читатель понимает, что «глупость» (
Сатирический посыл «Похвалы глупости» проистекает из этих философских и религиозных предпосылок. Стультиция с особым рвением выступает против коллег Эразма, теологов, и их интеллектуальной гордыни, педантизма и избыточного рационализма и против стоиков и их философии самодостаточности. Чтобы заострить ее нападки, Эразм вносит в монолог Стультиции черты той самой эрудиции и риторической подкованности, которую она осуждает, помогая тем самым заложить основные традиции «ученого остроумия», которое в конечном счете, через Рабле, Стерна и других авторов, приведет к «Москве – Петушкам».
Обращаясь теперь непосредственно к сравнению, следует задаться вопросом: а читал ли Ерофеев «Похвалу глупости»? Это более чем вероятно, хотя надежных данных и нет. Сохранившиеся записки 1960‐х годов содержат разве что мимоходом процитированные Эразмовы афоризмы и непристойную вариацию имени ученого (Пидеразм Вроттердамский) в записи 1969 года, накануне написания «Москвы – Петушков»[977]. Нет, однако, сомнения в том, что «Похвала глупости» была неотъемлемой частью курсов зарубежной литературы для студентов-филологов (тут, конечно, не следует забывать, что Ерофеев был студентом неприлежным и непостоянным), и что перевод П. К. Губера, вышедшей в московском издательстве «Художественная литература», был доступен на протяжении 1960‐х годов. В этот период «Похвала глупости» переоценивалась и открывалась заново в кругу советских интеллектуалов. Второе издание Большой советской энциклопедии (1949–1965) представляет «Похвалу глупости» лишь как высмеивание «церковных и политических порядков феодального общества», но описание в третьем издании (1969–1981) менее предсказуемо идеологически; оно говорит о философской сатире, построенной на «убежденности в противоречивости всего сущего и зыбкости рубежа между противоположностями»; это описание гораздо ближе по духу (хотя и не по стилю) к «Москве – Петушкам»[978].