1. Ученые как дураки

И Эразм, и Ерофеев были «странствующими» интеллектуалами, намеренными охранять свою творческую свободу от ограничений, которые накладывает на нее институциональная и авторитарная традиционность. Оба жили во времена культурного перехода, когда вроде бы всеобъемлющие, но окостеневшие интеллектуальные концепции (схоластика, марксизм-ленинизм) оказывались под угрозой – либо из‐за «удивительного объединения различных течений» (Кайзер) в эпоху гуманизма[983], либо из‐за потока самиздатовских и тамиздатовских публикаций в Москве 1960–1970‐х годов. Оба были очень эрудированными людьми, впитывавшими эти новые интеллектуальные течения, но остававшимися при этом верными Библии, особенно Новому Завету; оба считали внутренний духовный опыт более важным, чем поверхностность ритуальных действий.

Эти общие черты привели к дополнительному, особенно важному сходству их произведений. Высоко оценивая разум, оба видели определенное безумие и духовную опасность в том роде абстрактного рационализирования, который характерен для людей их типа – других ученых и мыслителей[984]. Общие противники «Похвалы глупости» и «Москвы – Петушков» – это интеллектуальное чванство, самоуверенность, «расчет и умысел»[985]. Интеллектуальное и духовное смирение было важнейшей задачей для Эразма, как и для devotio moderna, религиозного движения, которому он был так многим обязан[986]. Веничка демонстрирует сходные (павлианские) представления: человек темен и слаб, он не должен думать о себе иначе и загордиться[987]. Как и другие писатели-нонконформисты этого времени, такие как Юз Алешковский и Юрий Мамлеев, Ерофеев примеряет на себя образ дурака в качестве молчаливого упрека доктрине «научного атеизма» и современной ментальности как таковой (продолжая, таким образом, тенденции, сформированные Михаилом Зощенко, Андреем Платоновым и другими авторами раннесоветского периода)[988].

Однако главный источник сложного отношения Ерофеева к учебе и интеллектуальным абстракциям, вероятно, заключался в его собственном опыте. Поступив в Московский государственный университет в семнадцать лет, он стал жить в московском общежитии и получать стипендию, которая позволяла ему сменить сложные бытовые условия в заполярном городе Кировске на студенческую жизнь в столице. Но Ерофеев был вышвырнут из университета по прошествии менее чем шести месяцев[989]. Его юношеское произведение «Записки психопата» (1956–1958) описывает университет как «колыбель дегенерации». В нем чувствуется характерное для Достоевского подозрительное отношение к «умничанью», оторванному от чувства, которого рассказчик боится в себе больше всего. Здесь Ерофеев впервые примеряет маску дурака-эрудита, представляя себя в самом худшем свете как претендента на звание сократовского овода, который раздражает своим умничаньем и презрением к «обычной человеческой жизни». Рассказчик постоянно издевается над собой, другие люди над ним тоже издеваются и, признавая его ироническое остроумие, считают его мизантропическим дураком[990].