— Вот как! А я не знал, что Кальвария — это Голгофа. Ну что же, это действительно правильное название для того литовского местечка, где смерть скосила чуть ли не 99 % пленяг. Как вспомнишь об этом, так и цухткацет покажется первоклассным санаторием.

— Ну а как кормили в Саксенгаузене?

— Обыкновенно. Как во всех кацетах. Хорошего мало, но все же лучше, чем в лагерях для военнопленных. Во всяком случае, хлеба и баланды давали больше. Да и с гигиеной было неплохо: клопов и всякую прочую унгецифер[1050] здесь разводить не давали. От чего житья нам не было — это от суровой дисциплины. Кроме того, в арбайтскацете пленяге кой-когда удавалось спикировать что-нибудь съестное, а здесь о такой возможности не мечтай. Эх, собачья, в общем, жизнь! Не всем же удавалось попасть в шпиталь. А там действительно было хорошо.

Слушаешь эту бывальщину и как-то не веришь. С одной стороны, издевались над людьми, мучили и убивали заключенных; с другой стороны, кормили их и лечили.

Впрочем, вероятно, так и было[1051].

Саксенгаузен, ставший нашей резиденцией, укреплен лучше любого средневекового замка. Он окружен несколькими рядами высоких каменных стен, увенчанных вышками. Внутри каменного кольца — заграждения из колючей проволоки (раньше она всегда была под током). Удрать отсюда совершенно невозможно.

Нас очень прилично кормят, не бьют и не неволят работой, но все-таки мы чувствуем себя узниками. Дело в том, что кроме блока и аппельпляца мы ничего не видим, так как нас никуда не выпускают из лагеря. А как хочется на простор, в природу, куда-нибудь в лес, в горы, на речку. Здесь и небо какое-то тяжелое, неприветливое, колючее.

Ах, как надоела эта жизнь за колючей проволокой!

— Пошли, ребята, в баню!

— В какую баню?

— Да есть тут такая баня-душевая. Недалеко, в другом дворе кацета. Я был там. Ох и интересно, ребята! Ей-богу, не пожалеете, если пойдете[1052].

— Ну что ж, пойдемте, раз это интересно.

Двор, где стоит баня-душевая, отделен от основной территории кацета высокой каменной стеной. В ней есть пролом. Им-то мы и воспользовались, чтобы попасть в упомянутое санитарное заведение.

Баня-душевая на первый взгляд — самое ординарное заведение этого типа. Необычными показались лишь две вещи: круглое окошко с толстым стеклом и четыре рельсовые дорожки, ведущие из душевой в соседнее помещение. Пошли и мы туда. Вышли в просторную, колбасой вытянутую комнату. Там рельсы неожиданно изгибались кверху и по наклонной плоскости въезжали в жерла огромных печей. Мы полезли в одну из них и выволокли оттуда жаростойкие стальные носилки на колесах. Они устроены так, что их легко можно вкатить по рельсам в печь и снова откатить в душевую. На носилках лежали неперегоревшие человеческие кости. Такие же кости валялись и на полу, возле зияющих пастей печей. Тут-то нам стало ясно, что это за «баня-душевая».