А вот еще один «спортивно-гимнастический снаряд», задвинутый в дальний угол тира. Это передвижная виселица. На ее стойке зарубки-отметки. Их много — два-три десятка. Это палач вел счет своим жертвам.

Индустриализация смерти! Вот самое сильное впечатление от осмотра крематория. Да-да, уничтожение людей, поставленное на индустриальную ногу и достигшее высокой степени рационализации. Здесь ничто человеческое не разлеталось прахом и не вылетало в трубу. Здесь даже волосы и кости людей утилизировались для блага Райша.

Вечером говорили о России. Как всегда, выскочил вперед политпоп Богомолов. Надуваясь и любуясь красотой своего голоса, он стал метать перед нами бисер цитат:

— Ты и убогая, ты и обильная… Эти слова Салтыкова-Щедрина были сказаны товарищем Сталиным на семнадцатом съезде партии.

Откуда-то из дальнего угла блока летит реплика:

— Не Салтыкова-Щедрина и не Сталина, а Некрасова!

— Нет, Салтыкова-Щедрина, а сказал их Сталин! Я-то лучше знаю. Ведь я проводил занятия с комсоставом нашего полка по материалам семнадцатого съезда.

— Да говорят тебе, Некрасова, чертов ты политрук!

— А я говорю тебе, Салтыкова-Щедрина! Понял?.. Да хоть бы и Некрасова. Разве в том дело, кто эти стихи написал? Важно то, что товарищ Сталин цитировал их на семнадцатом съезде партии.

— Вот как! По-твоему, стихи Некрасова сами по себе гроша ломаного не стоят. Ты думаешь, что они приобретают ценность лишь тогда, когда превращаются в цитаты из сочинений товарища Сталина. Эх ты, голова садовая!

Что правда, то правда. Для Богомолова Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Некрасов, Толстой имеют значение лишь постольку, поскольку о них что-то сказал «наш родной отец».

Вот он, классический политрук au naturel[1053]. Что ему Гекуба?! Он не в состоянии непосредственно воспринять и прочувствовать всю красоту художественного образа, все краски поэзии. Он воспринимает их только отраженно, через цитаты из произведений классиков марксизма-ленинизма.

Поздней ночью, когда на аппельпляце затихли все шумы, в блоке разразилась дискуссия. Предмет обсуждения — любовь. Спорили до хрипоты. Поминали и любовь к женщине, и любовь к матери, и любовь к родине.

Начали с любви к женщине. Горячо отстаивая свою точку зрения, Батяйкин сослался на Чернышевского. Он не закончил еще своей мысли, а Богомолов уже парировал ее выпадом:

— Нашел кого цитировать. Твой Чернышевский знал меньше любого простого колхозника.

Я вспомнил книгу Стендаля о любви. От француза Бейля[1054] почему-то очень легко было перейти к греку Платону. Долго спорили, но в конце концов сошлись на том, что истинная любовь — платоновская. Не платоническая, а именно платоновская, когда мужчина и женщина, сливаясь физически и духовно, образуют единое существо.