Мысль о противонаправленном движении двух поэтов – Бродского к слову, Аронзона к предмету – преобразуется в более позднем эссе Кривулина в размышление о месте Аронзона в ленинградской поэзии 1970-х. В пространстве этого мифа «многословный», «обстоятельный», «архаически-тяжеловесный», «приземленный», «рассудочный» Бродский находит своего соперника в «утонченном эстетизме» Аронзона. Не исключено, что эта идея противостояния двух поэтик созревала в процессе подготовки альманаха «Лепта», в которой на равных принимали участие Кузьминский и Кривулин. По тому, как она высказывалась обоими поэтами – Кузьминским и Кривулиным, – можно заключить, что каждый понимал творчество Аронзона очень по-своему и если употреблял одни и те же определения и «термины», то вкладывал в них свой смысл. Таково, например, разное понимание обоими слова-термина «обериутство» (так у обоих). Но значительно важнее тот факт, что Кривулин вообще был более склонен к определению места поэта в истории словесности, к вписыванию имени в «историко-литературный ландшафт» sub specie aeternitatis, ради чего биографические факты могут быть проигнорированы как мешающие созданию целостного облика в границах культуры[628]. Приоритеты Кузьминского, как мы постараемся показать, хоть и лежали в той же плоскости культурной мифологии, но были всё же несколько иными.

Вторым важным элементом аронзоновского мифа в ленинградской неофициальной культуре была его смерть. Как известно, Аронзон погиб от огнестрельного ранения при на сегодняшний день до конца не выясненных обстоятельствах в октябре 1970 года в горах под Ташкентом. Причиной смерти было объявлено самоубийство, понимавшееся в близком кругу Аронзона как последний жизнетворческий акт поэта. Тому способствовали строки стихотворения, найденного в мусорной корзине Аронзона после его кончины:

[Аронзон 2018,I: 217][629]

При осознании роли Кузьминского в литературном процессе и «окололитературных» настроениях неофициальной культуры следует, конечно, учитывать биографический фон каждого минисюжета. 1958–1959 годы – время сближения Аронзона с А. Г. Найманом, Е. Б. Рейном и в особенности с Бродским, который тогда стоял в центре внимания Кузьминского[630], именно с этих лет относившегося «к своим литературным занятиям серьезно» [Северюхин 2003:238]. Видимо почувствовав в стихах Аронзона «акмеизм», Кузьминский не включил Аронзона в свою «Антологию советской патологии». Как Кузьминский признавался впоследствии, только после гибели Аронзона он сумел по достоинству оценить его поэзию, до того же судил о ней «по периоду до 1965 года» [АГЛ 4А:98].