…Многоликая наша тетушка «Майя», коль всё дольше живу в ней, печатаю, а оглянешься – превращается она в некий Некрополь. Любопытно бы взглянуть на мое копошение глазами тех, кому лучше нас, глазами ушедших… И вот, как некая крыса обители, фанатичный архивариус, под сворот шестого номера альманаха, подобрался и к этой публикации незабвенного Васи Бетехтина.

Поначалу мне ничего не оставалось, как откопать несколько уж совсем юношеских его произведений и еще раз перепечатать из номеров предыдущих, но счастливый случай столкнул меня осенью 92-го с вдовой покойного Светой Басиной и совершенно новая подборка <…> была скрупулезно вычитана и выписана нами из его трудного почерка, так что осталось еще и на седьмой номер. <…> Но всё равно – многое, очень многое невосстановимо утрачено, уничтожено им же, вернулось в нерожденье. Он был основательно строг к себе, к тому же неуравновешенные нервы и прочие неурядицы посюсторонней жизни… Его натура была мятущейся, легкоранимой, он был малоуживчив со многими из окружения, да и последние не очень-то лелеяли его. Некий, казалось, самый непорушимый круг, постепенно распадался, и Бетехтин остался один, да жена с двумя мальчиками. Впрочем, всплески под винные плески, как память былого, навещали их халупу. Зрение его ухудшалось до – 9, очки всё время разбивались, гипертония захватывала всё глубже, не отставал участковый – «когда на работу?» И суицидные порывы посещали его, но как бы на уровне мрачноватой игры – «чтобы заметили» – выплеск одного из надрывов, да и весь-то он был, словно воплощенный крик поэта и человека, никогда и ни при какой системе не способного ужиться с громадою мирового, особливо нашего, совковского абсурда. Пессимистичен был тон его бытия, энергичным и темным крылом овевала его Муза. Но что-то я всё в мрачных красках, была ведь и другая сторона, та, где мятлики и мяты, теплынь предгорий, цветы любимой, «о, как нам надо жить!» И страх перед власть предержащими – и мальчишеская тяга к авантюризму. Странно! Без очков он удивительно напоминал Пастернака, а в очках Ходасевича портрета Ю. Анненкова. Да Василий и сам рисовал изредка, он ведь окончил художественную школу, но какого-то странного отделения, по окончании его профессия оказалась ненужной. В Беловодском, где они с отчимом и сестрой (смерть матери произошла на глазах Васи-мальчика) поселились, Василий подвизался в мелкотиражной газете, женился на журналистке, но вскорости брак распался и, бродягою, перебрался он во Фрунзе (никак не привыкается пояснять, что это ныне Бишкек).