Создающееся от этого письма впечатление, что Людмила была счастлива и уверена в себе, хорошо согласуется с оставленными позднее воспоминаниями Куниной-Александер о том, что, по ее ощущениям, отношения между супругами заметно улучшились в период с начала 1920-х годов в Ленинграде, когда она впервые познакомилась с ними, до 1930-х годов:

Замятин умел быть веселым, чаще всего вне своего дома, где была, как мне в молодости казалось, какая-то чуть унылая преданность его подруги, словно чувствующей себя виноватой из-за не данного ему ребенка, или будто несуществующая детская могилка разделяла их, и, может быть поэтому Людмила Николаевна жила, пока не попала за границу, со взором долу и чуть в сторону – в какую-то точку на полу между своими смешными старомодными ботинками с белым лайковым верхом и черными пуговицами и добротной английской обувью Евгения Ивановича. В Париже в последние годы его жизни этого уже не было, может быть, трудности жизни на чужбине и его обнаружившаяся болезнь сердца сплотили этих двух таких разных, но одинаково незаграничных людей? Правда и то, что не было у Евгения Ивановича за границей барских домов друзей, где царствовали красивые литературные девушки с изящными ногами и хорошим знаньем иностранных языков. А в России еще были, и он умел и в тяжелые годы подтрунивать, и острить, и смеяться, и не одними своими азиатскими умными глазами, а в голос, даже плечами, даже трубку вынув изо рта [Кунина 1991: 96].

Замятин умел быть веселым, чаще всего вне своего дома, где была, как мне в молодости казалось, какая-то чуть унылая преданность его подруги, словно чувствующей себя виноватой из-за не данного ему ребенка, или будто несуществующая детская могилка разделяла их, и, может быть поэтому Людмила Николаевна жила, пока не попала за границу, со взором долу и чуть в сторону – в какую-то точку на полу между своими смешными старомодными ботинками с белым лайковым верхом и черными пуговицами и добротной английской обувью Евгения Ивановича. В Париже в последние годы его жизни этого уже не было, может быть, трудности жизни на чужбине и его обнаружившаяся болезнь сердца сплотили этих двух таких разных, но одинаково незаграничных людей? Правда и то, что не было у Евгения Ивановича за границей барских домов друзей, где царствовали красивые литературные девушки с изящными ногами и хорошим знаньем иностранных языков. А в России еще были, и он умел и в тяжелые годы подтрунивать, и острить, и смеяться, и не одними своими азиатскими умными глазами, а в голос, даже плечами, даже трубку вынув изо рта [Кунина 1991: 96].