Теперь скажите, что мы не изобретатели. И что может сравниться с изобретением таким, как эта колония, какие открытия и выводы современной науки? Это стоит изобретения пара. «У нас душа, а не пар», – говорит одна женщина в комедии Островского. А у нас так не душа, а, должно быть, сам пар.
Я непременно хотела сделать Вам подарок для Ваших именин, Графиня, но ничего нужного не могла изобресть. Мы здесь ничем русским не богаты, кроме линючего ситца. Все, что можно было найти, – это ярославское полотно. Не знаю, любите ли Вы его. Я сделала для Вас две рубашки и панталоны и послала Варваре Владимировне Новосильцевой для пересылки Вам. Не знаю, понравится ли это Вам. Если не понравится, отдайте кому-нибудь, а если понравится, то позвольте еще сделать Вам такие вещи. Мне доставит большое удовольствие изобретать и приготовлять для Вас разные вещи. То, что я Вам послала, должно быть обшито кружевами, но я нигде не достала кружев.
Я помню, что Вы любили полотенца, вышитые различными цветами и птицами. Я Вам приготовлю разные полотенца, только Вы, ради Бога, не рассердитесь на меня за это.
И писать больше некогда, тороплюсь посылать письмо на почту. В Москву собираюсь ехать, но как-то лень и даже страшно чего-то, точно в первый раз буду жить одна. Впрочем, я не буду жить одна, остановлюсь у начальницы женской гимназии.
Прощайте. Целую Ваши руки и желаю Вам всего хорошего.
Ваша Полинька.
Здоровье довольно порядочное, но нельзя сказать, чтоб совсем хорошо.
Дорогая Графиня!
Вчера я получила Ваше милое письмо, которое мне было особенно приятно. Очень рада, что здоровье Ваше поправилось и что Вы, как кажется наверное, переезжаете в Версаль.
Я очень рада, что рубашки Вам понравились. Хорошо, что Вы сказали мне о наволочках. Я и прежде думала приготовить Вам наволочки, но без мерки это не очень удобно. Очень Вас прошу смерить Ваши подушки на французский манер и написать мне, сколько в них сантиметров. Хотя одна наволочка уже почти начата, но все же будет удобнее уладить после с меркой. Я думаю, что соотечественники поедут на выставку и, следовательно, скоро представится оказия для посылок. Мне очень хочется послать Вам разные вещи. Я бы желала, чтоб Вы как можно меньше покупали себе в Париже белья машинной их работы. Не беспокойтесь о том, что мне стоит денег приготовить для Вас какую-нибудь вещь; если б и стоило чего-нибудь, то ведь здесь не Париж и не Петербург: расходов тут ужасно мало, а деньги есть, ведь это почти деревня. Мы с матерью почти ничего не тратим в Иванове: расходы по дому пополам с дядей, с которым живем вместе и в заведении которого затрачены наши небольшие деньги, которых, впрочем, теперь 15 тысяч. Это не безденежье. Отец получает кроме того довольно, хотя и много проживает в разъездах. Житье здесь привольное в материальном отношении, есть и лошади у нас свои и всякая штука. Туалет мой здесь самый скромный, хотя я одеваюсь лучше всех. Купчихи дома одеты ужасно дурно, даже грязно, и только в торжественные дни наряжены богато. Это народ, у которого ничего нет для себя: парадные комнаты, парадные постели, парадные платья. Здесь есть один купец-миллионер, либерал и образованный: принимает архиереев и губернаторов к себе в дом, а где дочери его спят, так в эти комнаты войти страшно – нет не только порядочной мебели – нет даже воздуха хорошего и чистоты. Мы находим, что французские буржуа жадны, жадны, но, однако, у них есть все для себя: и ковры, и занавесы, и платья, а это Бог знает что. Вот где нет ни малейшего уважения к себе.