«Изначально на эту роль планировался Скляр, – рассказывал Сергей Власов. – Он, в общем-то, и начинал её репетировать. И Лев Абрамович, по всей видимости, в Егорше разглядел именно Игоря. Кацман, может быть, имел какие-то виды на меня относительно этого образа. Это, конечно, мои догадки и предположения. У Игоря на репетициях роль получалась, и если бы не одно обстоятельство, то Егоршей в спектакле был бы он. А обстоятельство было такое: у Игоря случилось воспаление лёгких.

Конечно, нельзя сказать, что для спектакля это была неразрешимая ситуация для педагогов, нет. И тем не менее Игорь уже пробовался, и выбивать у него роль, да ещё и при такой ситуации, не хотелось. Но нужно было играть, и на роль Егорши пробовались и Андрей Краско, и Володя Захарьев, и ещё кто-то…

В один из солнечных питерских дней, придя на репетицию, набравшись храбрости, я сам предложил Додину попробоваться на Егоршу. “Да, да!” – обрадованно ответил Лев Абрамович. Я играл блок приезда Егорши. Вместе со мной были Мишка Пряслин – Чабан и Лизка – Акимова. Моя внутренняя готовность сыграть моего героя позволила воплотить на сцене то, что я хотел. Когда я уходил с репетиции, Додин, принявший моего Егоршу, окрикнув меня, сказал: “Запиши всё, что сейчас говорил! Обязательно запиши!” Вот так и родился мой сценический Егорша – один из главных героев абрамовской тетралогии, образ которого литературной да и театральной критикой как бы в противовес Мишки Пряслину почти всегда представлялся не в лучших красках».

К примеру, Шамиль Галимов, давая своё видение образу Егорши, в статье «Дума о народном подвиге», опубликованной в газете «Правда Севера» 4 мая 1973 года, писал о нём: «Этот – не “навозный жук”; он не будет дурным себя изматывать, умный, предприимчивый, деятельный, он всегда учует, где легче, где прибыльнее, чтобы и в “фарватере жизни” быть, и себя не обидеть… Удивительный дар приспособленчества у этого человека, дар демагогии, ловкачества, гибкого, спекулятивного мышления. А ведь с виду куда как хорош: быстр, речист, жизнерадостен… Егорши – паразитирующие наросты на теле общества».

А вот читатель В. М. Соловей из Москвы в письме Абрамову от 12 октября 1979 года несколько по-иному отозвался о Егорше: «И знаете, Фёдор Александрович, мне по душе, что в Егорше вы наметили человека. Правда, но и на его плечах, пусть не таких широких, как у великих Михаила и Лизы, стояла страна. И “лёгкая” работа Егорши… да на ней в неделю загнулся бы любой чиновник, критикующий Егоршу…»

Два противоположных мнения, и всё же последнее более жизнеспособно. Да и сам Фёдор Абрамов будет говорить о Егорше как о человеке, порождённом самим обществом и отнюдь не лишённом внутренней привлекательности. И если бы он не был таковым, то вряд ли к нему потянулась бы Лиза, которая живёт по смыслу «лучше совсем на свете не жить, чем жить без совести».