Мать зажгла лампу возле дверей… Две тени упали на пол. Одна — худая и скорбная, другая — веселая, плотная — никак не могла попасть в рукава зипуна.

Напялив шапку, Михайло потянулся к матери. Она увернулась, распахнула дверь. Михайло противно захихикал, видимо, намеренно задел загремевшее ведро.

Петя, когда Михайло ушел, хотел подняться, но протяжный, похожий на стон, плач остановил его. Тень матери, сгорбилась будто в поклоне. И Петя — не смутил мать, притворился спящим.

Теперь она добывала хворост сама. Соль делила не на щепотки, а на крупицы. Маня капризничала, а Петя, все понимая, помалкивал.

Бабка Фелицата принесла весть, что на Волге побили немцев. Слыхала, мол, сама — пьяные полицаи проболтались.

Фелицата и не подозревала, что в это самое время с пробитым черепом лежит в дальней балке Штырь. Кинулись его искать к вечеру, когда Витька Хвост забил тревогу.

Штыря нашли быстро, но круги по воде разбегались долго. Приезжали полицаи из слободы и с ними одутловатый немец в штатском. Опрашивали жителей, но никто ничего не сказал. Снова назначили старосту, а взамен Штыря поставили другого.

Нового полицая Петя узнал сразу, вспомнив тайные покосы с отцом.

Сын сторожа, кажется, и не подрос. Худая мальчишеская шея торчала косо, а глаз почти закрылся. Угол ему подыскали в одной из хат, где поначалу лежали раненые, а потом уже и просто больные немцы.

Жизнь пошла, как прежде, если не считать, что захватчики стали злее… Вскоре исчез староста. Досужий Федосов утверждал, что его тоже кокнули.

Максим, зайдя как-то к Тягливым, опроверг домыслы Михайлы.

— Не сёдня — завтра наши будут, вот он и задал стрекача.

Мать, глядя на полицая с недоверием, промолчала, а Максим сказал, что русские не так давно взяли Константиновскую и перешли на эту сторону Дона.

— А ты зачем у германцев стал служить? — осторожно спросила мать.

— Промеж ребер ствол сунут, не открутишься.

Петя так и не рассказал, что давно знает Максима. Был он уверен, что и полицай не забыл его. Во всяком случае, приход Максима не был случайным.

Теперь ухало за Салом, а от Дона — на повозках — отступали румыны. Под лазарет немцы отвели еще две хаты. Люди устроились по соседям. Особо не роптали: знали, долго жить в тесноте не придется.

…Утром за околицей разбомбило проходящую батарею. Было полно убитых. Раненых разместили в тех же хатах вповалку. Немцы час от часу зверели. Максим через Михаилу предупредил, что они стали отравлять воду. Петя сам видел, как солдаты лили в колодцы какую-то гадость.

То ли от ядовитых испарений, то ли от чрезмерного усердия, но один немец свалился в колодец и утонул. По трагическому совпадению — рядом находился один из тех, кого выселили из хаты. Застрелив его, немцы стали искать остальных выселенных. Более всех усердствовал непросыхающий последние дни Витька Хвост. Максим, наоборот, пытался образумить оккупантов, но получил прикладом в лицо. От дикой расправы жителей спас налет авиации. Поступила другая команда, но немцы — по науськанию Хвоста — успели убить одного старика.