Хуторяне в страхе затаились. Мертвые лежали там, где их настигла пуля. Все понимали, что утром фашисты уйдут… На крайних улицах были выставлены усиленные дозоры. В центре, на небольшой площади, урчали бронетранспортеры. Раненых погрузили на крытые брезентом машины, а в пустых хатах расположились офицеры.

Когда стемнело, в дверь тихо постучали. Все затаились. И вдруг тонкий детский голосок заставил вздрогнуть… Мать, перекрестившись, открыла.

Вошел Максим, ведя впереди себя девочку Петиных лет. На губах полицейского запеклась кровь, щека раздулась. Он сунулся к остывшей печи, взглядом подозвал мать. Говорил он тихо, но Петя понял, что надо на время приютить девочку. Мать отнекивалась, но Максим упал на колени.

— А когда вернешься? — спросила мать, отослав Маню и девочку в другую комнату.

— Мине шо так, шо этак — выхода никакого, — высморкался кровью Максим. — А Улю пристройте в какой интернат…

— Ты вреда никому не делал, — уговаривала Максима мать.

— Батька тоже не делал, а забрали. Мамка на другой год померла. Думал, отпустят отца к сироте, а его и косточки, небось, погнили… Сын я врага и немцам прислуживал. Хто ж поверит.

Он вынул из худого пальтишка две банки немецких консервов, пачку маргарина, плитку шоколада.

— Не погребуйте. А сестренка незаразная. Чего лихого не подумайте.

Максим уколол Петю острым взглядом и, запахнув пальтишко, вышел.

Ночью всех разбудили взрывы вперемежку с короткой перестрелкой. На улице ярко полыхало.

Через час немцы колонной покинули хутор…

Утром всё разъяснилось. Максим, пульнув в огороды пару гранат, поднял панику. Когда офицеры выбежали из хаты — уложил их одной очередью. Тяжелораненого — его облили бензином и подожгли.

Всё это узнали от Витьки Хвоста, несшего караул вместе с немцами.

Витька раскаянно плакал, а бабка Фелицата колотила его по спине немощными руками…

— Скока самогонки выжрал.

Бабка, дав волю чувствам, увела Хвоста к себе и крепко напоила. Спящего его связали и сдали передовой части, проходящей через хутор.

Против ожидания, Уля быстро освоилась в доме Тягливых. Отвыкшая от родительской ласки, она не тосковала, лишь изредка спрашивала о брате. Дети не сказали ей правду, а мать, хотя и наступила весна, старалась реже пускать девочку играть.

Между тем последние припасы заканчивались. Мать ворочала землю по-над забором в надежде найти репу. Обрывала ботву проросшей свеклы и отваривала зелень.

Чуть полегчало, когда она пошла работать в колхоз. Приносила припрятанную горсть горошин или несколько сморщенных картофелин.