— Я ничего не видел, — как можно убедительнее ответил Рычнев.

— Отправляйся откуда пришел. Нужно будет — сами разыщем.

Захар, сдерживая радость, посоветовал не оставлять на виду ящик.

— Сообразительный, — одобряюще заметил Зубарь. — Маленько провожу тебя.

Захар почувствовал подвох в его словах.

Вдоль берега, ныря в колдобины, катил «москвич», бодря перетрусившую душу Рычнева.

У самой воды Зубарь швырнул подсохшей грязью в лягушку, ополоснул руки.

— В следующий раз я тебя задушу. Ты меня понял?.. А этот… Он уже не жилец. Кто меня пытается провести, обязан сдохнуть… Мне ты нужен в музее, — чуть мягче добавил главарь. — Живи спокойно до самой зимы. И не вздумай рассчитаться.

— Платят мало.

— Свою долю ты на днях получишь… Но смотри, вздумаешь хитрить…

— Как можно, мы теперь повязаны.

— Многовата наша кодла. Но не ты лишний.

— Костлявый?

— Кликуха у него другая, — рассмеялся Зубарь, — но и твоя подходящая.

— Так я пошел, — заторопился Рычнев.

— Стоять! — властно отрубил главарь. — Уберешь его ты. Тогда и будем повязаны… Чего побледнел? Ты мог быть непричастным, а на тебя бы свалили.

Захар оставлял за собой слабую, как потухающая искорка, надежду, что Зубарь проверяет его. Как можно так спокойно говорить, когда обреченный стоит рядом, ничего не подозревая.

— В городе зачем я тебе нужен? — невнятно забормотал Захар, чтобы перевести разговор на другое. — Меня скорее всего уволят, сокращение намечается.

— Соглашайся на любые условия, лишь бы числился. Добра там порядочно. Не за каким чертом мне по могилам шастать.

«Кто тебя принуждал?» — едва не сорвалось с языка у Рычнева.