Необыкновенно яркий свет выхватил из тьмы запыленное и какое-то изменившееся лицо Германа.

Он заглянул в щель, оторопело присвистнул.

— Тут такая хреновина…

Мешалкин велел Захару светить, сам взялся за лопатку.

— Погоди, — никак не мог отдышаться Герман и первым нырнул в пролом.

Под ногами захрустело. Герман снова зажег спичку, и Захара всего передернуло. Он топтался на костях человека, чей череп глядел пустыми глазницами.

— Могила, — поразился Герман. — Но почему только один захоронен?

— Уйдем отсюда, — не знал куда ступить Захар.

Он прислонился к стене, почувствовал под ногой что-то твердое.

— Посвети.

— Саквояж, — ахнул Герман. — И совсем новый. Кто ж его положил?

— Мы не камеру хранения отыскали? — нашел в себе силы пошутить Захар.

— Камеру не камеру, а тайник уж точно, — Герман заглянул в саквояж, удовлетворенно крякнул. — Ради такого и впрямь горы свернешь.

— На нем и сдохнем, если не выберемся.

— Выберемся, — поплевал на ладони Герман. — Ну, Господи, помоги, — и взялся за лопатку.

Захар сунул ушибленную руку подмышку. Разве так надо просить Господа, чтобы он услышал их из этой преисподней?

Он мысленно раскрыл молитвослов и будто воочию увидел строчки перед глазами: «…Обаче очима твоими смотриши и воздеяния грешников узриши. Яко ты, Господи, упование мое. Вышняго положил, еси прибежище Твое. Не придет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко ангелам своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путях твоих…»

Строчки перед глазами словно стали размываться и, открыв глаза, Захар увидел свет.

Герман уже руками расширял отверстие на уровне плеч.