…Всякому человеческому терпению есть предел.
После Березины Великая армия Бонапарта уже не просто откатывается на запад: разлагаясь на глазах, она
Терпение должно было лопнуть. И наконец лопнуло. Самым слабым звеном в коалиционной цепочке Бонапарта оказались, конечно же, союзники (кто бы сомневался!). Случилось то, что уже давно назревало: взроптали пруссаки. Кто-то из прусских гвардейцев предложил избавиться-таки от «узурпатора», приведшего армию к краю пропасти.
– Наполеон для нас сейчас главное препятствие к спасению, – переговаривались они между собой. – Самый раз от него избавиться. И как можно скорее…
Тон задавал немолодой гвардейский капитан Мюллер, которого готовы были поддержать многие.
– Если к делу подойти с умом, – нашептывал он товарищам, – дело может выгореть…
– Например? – спросил кто-то.
– Если, скажем, нас поддержат сами французы…
– Вряд ли «лягушатники» нам помогут, – усомнился третий. – Они продолжают чуть ли не молиться на корсиканца, напоминая глухарей, не замечающих, что творится вокруг…
– И все же отчаявшихся предостаточно, – гнул свое капитан. – Взять того же майора Лапи… Похоже, от невзгод он готов хоть сегодня расправиться с тем, кто завел всех нас в ловушку…
Через какое-то время у штабного дома[229] Наполеона сгрудились прусские офицеры-гвардейцы. Вскоре к ним подошел и майор Лапи. Посмотрев на нерешительных пруссаков, француз скомандовал:
– Пора, господа! Если не сейчас – то уже никогда! Смелее…
Пруссаки глянули на капитана Мюллера, который еще десять минут назад призывал их, отбросив сомнения, совершить подвиг во имя спасения.
– Пруссия этого нам не забудет! – кричал он. – Убив Бонапарта, мы обессмертим себя, вписав свои имена в пантеон германских героев…
Самое сложное капитан брал на себя: прикончив императорского мамелюка Рустана, он должен был лично заколоть «узурпатора». Однако десять минут будто подменили старикана Мюллера: переминаясь с ноги на ногу, он явно передумал вписывать свое имя не только в пантеон героев, но даже в список отличившихся в последнем бою. Вспомнив жену и детишек, он вдруг чертовски захотел жить! Казалось, капитан желал сейчас только одного: чтобы о нем вдруг все позабыли. Кто-то хихикнул: старикашка просто струсил, хорошо, что не обмочил штаны…
Тем не менее каждый понимал: не тот момент, чтобы дурачиться. Следовало действовать!