Положив руку на живот, Грейс думала: «Останься тут. Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы тебя замечали и любили. И защищали. У тебя будет такая жизнь, какой никогда не было у меня. Я уже тебя люблю».

Пусть она знала, что срок еще слишком мал, но все равно могла бы поклясться: младенец у нее внутри взбрыкнул в ответ на ее слова. Она мысленно рассмеялась. Уже сейчас эта малютка идеально рассчитывает время.

Глава 36 1976 год

Глава 36

1976 год

— Стихи? На Эдинбургском фестивале? — Грейс даже в голову не приходило, что подобное возможно.

— Я только что разговаривала с Джоном Кэрроллом, организатором литературных мероприятий, и он будет в восторге, если ты согласишься, — сказала Гвен.

Эти слова донеслись из телефонной трубки, будто молитва — торжественная, на латыни, как в былые времена. Грейс едва понимала, что происходит. Чтобы она — и вдруг читала со сцены стихи перед многотысячной аудиторией?

— Пегги Эшкрофт участвовала, — настаивала Гвен. — И Ральф Ричардсон.

И Грейс вдруг обнаружила, что почти круглосуточно думает о поэзии. Поэзия — это не съемки в кино. Это литература. Что может быть благопристойнее поэзии? И Пегги Эшкрофт! Грейс обожала многие ее работы, в том числе в недавнем чудесном сериале по Шекспиру «Война Роз», где она сыграла королеву Маргарет.

Грейс носила в себе тайную мысль о поэтических чтениях, будто бриллиант в кармашке, то и дело натыкаясь на обещание, скрытое в острых сверкающих гранях среди мягких слоев собственного сознания. Много раз она открывала рот, чтобы обсудить это с Ренье, но каждый раз заговаривала о чем-то другом еще до того, как слова вроде «поэзия», «театр» или «фестиваль» успевали слететь с ее уст. «Нет, — думала она, — помолчи. Не спрашивай».

Она не просила ничьего разрешения, когда тридцать лет назад поехала поступать в Академию. Просто подала заявление, прошла конкурс, а потом сообщила об этом родителям как о свершившемся факте. Да, в какой-то момент они дали согласие — а потом передумали, и такое не забывается. Но теперь-то, во имя всего святого, ей почти сорок семь лет! И речь идет о поэзии! В поэзии нет ничего рискованного или предосудительного. И в любом случае чтение стихов Ренье все равно непременно проспит, тут никаких сомнений. К тому же разве Грейс не обещала себе задуматься над тем, кто она теперь? Уже не Грейс Келли, хоть у нее и было ощущение, что именно та девушка, та личность — ее подлинная «визитная карточка», в куда в большей степени, чем ее светлость Грейс, княгиня Монако. И Джон Кэрролл хотел, чтобы в Эдинбургском фестивале участвовала именно Грейс Келли.