Чтобы помочь себе дистанцироваться от материала и защитить от его сокрушительного воздействия сердце вместе с голосом, она наделила свою героиню легким южным акцентом — и восхитилась тем, как легко возвращаются к ней старые умения. Конечно, на вечеринках по просьбам давних друзей она порой до сих пор пародировала кого-нибудь или читала небольшие монологи, но творить персонажа стихотворения Уайли… ничем подобным она не занималась вот уже больше двух десятилетий. Все равно что наткнуться где-то в углу кладовки на старый любимый свитер и обнаружить, что он по-прежнему мягкий и целый, потому что его чудесным образом не тронула моль.

Но акцент все же был делом рискованным. В тот вечер, когда им предстояло выступать, у нее так крутило живот, что она боялась, как бы ее не стошнило. В отличие от былых времен, она ничего не воображала и не питала никаких особых надежд. Отец не мог восстать из гроба и усесться в первом ряду зрительного зала. Фантазировать о Ренье, который ни с того ни с сего явится с охапкой роз на длинных стеблях, не хотелось. Нет, реальным был только страх опозориться перед сотнями зрителей. Начать спотыкаться на словах, перестараться с акцентом — или, хуже того, вроде бы отлично справиться, а на следующий день прочитать в газетах: «Лучше бы Грейс Келли осталась в Монако».

Когда она вышла на сцену и ощутила жар льющегося сверху белого света, восхищенное молчание ожидающей публики стало осязаемым. Эти люди ждали… ее. Ждали, когда она заявит о себе или выставит себя дурочкой. О чем она только думала, когда пошла на это? Хотя княгиня Монако регулярно появлялась перед куда более многолюдными толпами, она никак не ожидала, что в присутствии зрителей ощутит себя такой неопытной и беззащитной, как в дни учебы в Академии. Она сглотнула и почувствовала, как слюна потекла по пересохшему горлу. Сейчас или никогда. Грейс с улыбкой посмотрела в зал, который, как всегда, если она не надевала очки, окутывал благословенный туман. А потом начала говорить. Используя тот же акцент, что и на репетициях, она декламировала стихотворение вместе с Ричардом Паско и Ричардом Кайли и, в точности как в ее былые театральные деньки, скоро перестала чувствовать направленные на нее многочисленные напряженные взгляды, погрузившись в свою работу, растворившись в ней и во взаимодействии с партнерами по сцене.

Когда они закончили декламировать, на миг настала та тишина, которая словно говорит: «Неужели? Все действительно закончилось?»

А потом зал взорвался аплодисментами и свистом. Зрители встали и устроили овацию в благодарность за хорошо выполненную работу. Грейс снова широко и радостно улыбалась, ее волнение ушло, а тело стало таким легким, что, казалось, улетело бы с края сцены, если бы Ричарды не держали ее за руки, когда они все втроем вышли на поклон. Публика продолжала аплодировать. Продолжала свистеть. Постепенно Грейс снова начинала чувствовать тело. Щеки горели от широкой улыбки. По венам бежали галлоны горячей, ликующей крови. Она не могла в это поверить. Она была дома.