Когда дочь сообщила о помолвке родителям, ее лицо сияло от юношеского волнения и влюбленности. Она усадила родителей в гостиной, где они когда-то играли в «Монополию» и «Улику»[32], и сказала:

— Я знаю, вы считаете, что Филипп не очень мне подходит, но я его люблю. На самом деле. Он заставляет меня смеяться и смотреть на весь мир как на вызов. Этого я как раз и хочу — любви, веселья и всегда придумывать что-то новое.

Грейс почувствовала, как ее сердце буквально сочится искренней любовью к дочери, а потом вдруг поняла, что чувствовала то же самое сразу после рождения каждого из детей, словно ее тело произвело на свет то, что станет одновременно и изнашивать ее, и защищать. Ее бросило в жар и страстно захотелось коснуться дочери, но Каролина не была уже больше младенцем, которого можно держать на руках. Она стала длинноногой взрослой женщиной, которая с почти чопорным видом сидела напротив родителей, надеясь на их одобрение.

На этот раз Грейс в виде исключения первой проявила энтузиазм, успев подумать, что Ренье, видимо, не на шутку обеспокоен этим заявлением (хотя они оба и осознавали его неизбежность), раз не постарался, как обычно, успеть похвалить своего ребенка раньше, чем жена. Поднявшись с дивана, она заключила в объятия Каролину, которая тоже поднялась и крепко обняла ее в ответ.

— Девочка моя милая, поздравляю тебя, — шепнула она, ощутив щекой гладкие мягкие волосы дочери и почувствовав лавандовый аромат ее мыла.

Когда они разжали объятия, в глазах Каролины стояли слезы.

— Спасибо, мама, — проговорила она.

Почувствовать любовь дочери и единение с ней — это стоило предстоящего взрыва негативных эмоций Ренье. А что взрыв неотвратим, стало ясно, когда муж застыл на диване. Но потом он тоже встал, почти механически подошел к Каролине и обнял ее:

— Если ты действительно этого хочешь…

Позднее он свирепствовал в супружеской спальне:

— Как ты могла повести себя так, будто все нормально?

— А как я могла повести себя иначе?!

Грейс поразилась горячности собственного тона. Она вдруг обнаружила, что ей безразлично мнение Ренье о том, как именно она выкажет материнскую любовь во время этого тяжелого испытания. Это было здорово и освобождало. «Мне все равно, что у тебя на уме», — думала она. Неужели у них всегда до этого доходило?

— Она же наша дочка, — продолжила Грейс, — и она уже приняла решение. Лучшее, что мы можем сделать, — дать ей понять, что любим ее, даже если она совершает громадную ошибку.

— Значит, ты согласна? С тем, что это громадная ошибка?

— Конечно, согласна! Мы же столько раз с тобой об этом говорили.