Мою бабушку звали Паула. И после войны она осталась с четырьмя маленькими детьми, в числе которых был мой отец. Детей бабушка растила одна, потому что ее семья отказалась от нее: после войны было не престижно иметь связи с такими, как Гиммлер, и ее семья ей так напрямую и заявила – мол, ты, Паула, выбрала себе неправильного мужа, мы тебе всегда об этом говорили и теперь ничего не хотим знать о твоих нуждах и страданиях. В общем, бабушка выживала как могла: шила шляпы, торговала ими, и к середине шестидесятых бизнес ее пошел в гору – шляпы уже не приходилось шить вручную, это делалось на мануфактуре. Так что отныне бабушка могла уже не выживать, а даже более или менее нормально жить со своими четырьмя детьми после войны. Умерла она в 1985-м, и я не просто застала ее, а знала достаточно хорошо. И любила. Но ее было очень трудно – да практически невозможно – заставить говорить о прошлом, в частности о ее муже Эрнсте Гиммлере. И я поняла почему: во времена национал-социализма бабушка была очень счастлива с ним, очень его любила, жизнь казалось легкой и прекрасной – еще бы, они же семья самого Гиммлера! Так что самое счастливое время ее жизни совпало с жизнью Третьего рейха: она замужем даже была с 1933-го по 1945-й. И после войны ей было тяжко – с одной стороны, она понимала, какие творились тогда чудовищные преступления, что это самые страшные преступные годы во всей истории Германии, но именно в это время она получала всевозможные бонусы от режима, любила своего мужа, рожала детей.

Помню, как-то раз я сидела у нее в гостиной и рассматривала фотографии молодого мужчины, а это был Эрнст Гиммлер, мой дед. Я была очень юна и, кажется, спросила у нее – кто это? И вдруг заметила, что у нее на глаза навернулись слезы, она начала плакать, и я почувствовала себя такой виноватой! Я больше никогда не спрашивала бабушку о ее муже. Когда ты ребенок, то остро чувствуешь, что это – запретная тема для обсуждения, и усваиваешь это на каком-то подсознательном уровне, а потом уже не решаешься идти в своих расспросах дальше. От своего отца я знаю, что в пятидесятых, когда он был тинейджером, он предпринимал попытки выяснить, чем занимался его отец, был ли он нацистом, ощущал ли он ответственность за то, что творил его брат, – но бабушка не сказала ему ничего. Как и другим своим детям и внукам. Как и мне.

Когда я занималась в архивах поисками информации о моей семье, то подспудно надеялась обнаружить кого-нибудь из семьи Гиммлер того времени, кто не был вовлечен в жуткие деяния нацистов, кто не состоял в партии, СС или не получал привилегий от системы. Но нет – таких в семье не было. И это меня морально надломило. Чем дальше я погружалась в поиски, чем глубже ныряла, тем больше узнавала о том, что вся семья была убежденными нацистами, и это ужасало. И я думаю, что самое трудное для меня было – довольно поздно – обнаружить, что и моя бабушка была убежденной нацисткой. Вот что по-настоящему доконало меня. Ведь я ее знала. С дедушкой таких проблем не было: он умер задолго до моего рождения, и я не испытывала к нему чувств. А с бабушкой я была близка. И теперь знаю, что даже после войны бабушка тесно контактировала с нацистами, которых привлекли к ответственности. Любопытно, что она, тяжело добывая себе хлеб, занималась тем, что собирала посылки для нацистов, которых приговорили к смерти, и рассылала гостинцы по тюрьмам. И это меня шокировало. Это очень тяжело.