Тогда я впервые осознала, как трудно было именно второму поколению, детям нацистов. И стала лучше понимать своего отца, его странное поведение во время моих поисков в архивах: то он просил меня показать ему обнаруженные документы, то вдруг говорил – ой, нет, не доставай меня, с меня достаточно всего этого, я больше ни видеть, ни знать ничего не хочу. Хотя он человек спокойный и интеллигентный. Всю жизнь был учителем немецкого языка.

– Да уж, ты с книгой доставила ему хлопот.

– Думаю, что да. – Катрин тихо рассмеялась. – Но не только хлопоты. Мне кажется, он испытал облегчение, когда закончились мои поиски. Дело в том, что я наблюдала за отцом перед тем, как начать работу в архиве, и мне показалось, что он сильно боялся, что я найду что-то, чего он не сможет вынести. К примеру, что его отец, мой дед Эрнст Гиммлер, участвовал в уничтожении людей. Но всё, что мне удалось обнаружить, – это то, что Эрнст Гиммлер был убежденным нацистом, но не был активным участником грязных преступлений. То есть я обнаружила – может, просто за недостаточностью документов, – меньшее зло из всех возможных. И в итоге, мне кажется, отцу стало лучше после того, как я провела свои поиски и мы с ним обсудили их результат.

– А твоя мама жива? Как познакомились родители?

– Да, она жива. Мои родители познакомились рано, когда оба были совсем маленькими детьми, фактически они всегда знали друг друга. Конечно, было трудновато, когда они поженились, но это было уже лет через двадцать после войны. А сразу после нее – я помню, что отец говорил, – было очень тяжело жить с фамилией Гиммлер и прошлым, потому что фамилия эта еще была у многих на слуху и реагировали люди на нее по-разному. Он родился в 1939 году. То есть ему было всего шесть, когда закончилась война. И в те времена, сразу после войны, находились такие, кто говорил папе: «Эй, да твой дядя же был великим человеком!» А с другой стороны, бывало, что отца в школьные годы побивали камнями, – и он не понимал за что. Я слышала подобные истории от детей многих нацистских преступников – не самых крупных, но тем не менее.

Но это отступление. И если говорить о моих родителях, то они поженились в шестидесятых, и в это время к ним уже не шибко приставали с расспросами о фамилии и родстве. Удивительно, как всё-таки легко моя семья миновала проблемы из-за такой фамилии! Это действительно поражает меня снова и снова, ведь дети преступников часто страдают из-за своих имен – да что они! Я слышала, что страдают и случайные люди, просто однофамильцы, которым не повезло родиться с фамилией Борман, например, – их постоянно пытаются увязать с тем самым рехсляйтером Мартином Борманом. Не знаю точно, почему с фамилией Гиммлер всё иначе? Вероятно, столь широко и печально известная за пределами Германии, особенно в некоторых странах Европы и в России, она не слишком известна в нашей стране: спроси немцев, чем именно занимался Генрих Гиммлер, за что он ответственен, – и б\льшая часть из них просто не ответит. Ведь даже в период Третьего рейха Гиммлер постоянно держался в тени, на втором плане.