Мне довелось встретиться с Гудрун Бурвиц еще раз – на другой встрече эсэсовцев в Баварии на озере Шлирзее. Хуже всего, что на этой встрече молодежи было больше, чем на предыдущей. То есть дочь Гиммлера распространяла идеологию своего отца среди очень молодых людей. Сама эта женщина – важная фигура, способствующая идентификации новых нацистов, неонацистов, со старыми. Связующее звено. Особенно бросалось в глаза, насколько гордятся молодые люди тем, что они участвуют во встречах, что им разрешено сидеть рядом с Гудрун и говорить с ней. Она действительно является для них иконой и знает об этом. Кроме того, она пристально следила за тем, чтобы посторонние не услышали, что она говорит товарищам на ухо, была очень осторожной, недоверчивой. Очень бросалось в глаза, что она не доверяет этому обществу, этому государству, этой демократии. По всему ее поведению было видно, что в Третьем рейхе она чувствовала бы себя куда лучше».

Андреа Рёпке показала на камеру фотографию женщины с седыми, забранными назад волосами и с жесткой полуулыбкой. Ничего особенного – никакого поразительного сходства с отцом или печати зла на лице. Стройная немецкая пожилая фрау. Эту фотографию каждый теперь может благодаря Андреа увидеть в Интернете. Рёпке, покопавшись в столе, извлекла еще пару снимков, которых в Интернете нет.

«Это Гудрун, – пояснила Андреа, – а рядом с ней эсэсовец Вагнер Кристензен из Дании. Именно через него мы попали в эту организацию. Он принимал нас за сочувствующих. Он непременно хотел сфотографироваться на память с дочерью Гиммлера и попросил нас сделать снимок. Для него это было так важно, что вы! Фото с дочерью Гиммлера! Его просто распирало от гордости. Он не мог говорить ни о чем другом. Нужно заметить, что они подружились.

После нашей обличительной статьи в журнале “Штерн” над Кристензеном состоялся судебный процесс. В Дании во времена Третьего рейха он убил журналиста. Но так и продолжал жить безнаказанно в Баварии. Многие из эсэсовцев, участвовавших во встречах с дочерью Гиммлера, никогда не привлекались к ответственности, к суду, они так и не поняли, что совершали жуткие преступления.

С тех пор как мы разоблачили организацию Гудрун Гиммлер, осудили этого эсэсовца и нескольких других нацистов, мне стали часто угрожать, в том числе физической расправой, – всё это продолжается и по сей день: по электронной почте присылают письма соответствующего содержания. Однажды меня избили. Наша журналистская работа довольно опасна. Интернет усугубляет ситуацию. В нем – если знать кое-что обо мне – можно найти мой домашний адрес, в Интернете же открыто публикуются враждебные высказывания про меня. Впрочем, страдаю не только я – неонацисты точно так же травят многих моих коллег, которые, коснувшись темы разоблачения неонацизма, с тех пор живут буквально за зарешеченными окнами, под охраной полиции. Необходимо признать, что неонацисты стали смелее, действуют более дерзко. Журналистам приходится несладко…»