На лбу у Катрин отчетливо проступили длинные горизонтальные морщины, она помолчала в задумчивости, а потом вдруг добавила:

– Я думаю, что поколению «детей» трудно относиться к своим преступникам-отцам вроде Гиммлера так, как им предписывает общество. Я не могу представить, просто вообразить не могу, как я могла бы наслаждаться жизнью, продолжать жить вообще, если бы приходилась Генриху Гиммлеру дочерью. Не могу. Думаю, в таком случае ты лишаешься многих возможностей, выбирая из двух крайностей: или придерживаешься линии отца, как делает Гудрун Бурвиц, или обличаешь его всеми возможными способами, как Никлас Франк, – мне кажется, что он очень-очень сильно ненавидит своих родителей. Но с такой страшной ненавистью невероятно тяжело жить! Так что детям крупных нацистских лидеров, наверное, правильнее было бы находить для себя золотую середину. Но для их поколения это невозможно. Только обожание или ненависть. И если ты спросишь меня, был ли Генрих Гиммлер хорошим отцом, как считает Гудрун, я отвечу тебе – уверена в этом на сто процентов. Но есть и другая часть правды: Гиммлер был убийцей, чудовищем. И эту часть правды Гудрун Гиммлер вместить в себя не смогла. Дети преступников, как мы говорили – они одиночки, сами по себе. И никто не тяготеет друг к другу, потому что это напоминает о прошлом, а с прошлым так трудно. С другой стороны, пообщаться с себе подобными, наверное, тоже бывает полезно…

Глотнув уже остывший кофе и оглядев практически пустой зал ресторана, я осторожно поинтересовалась у Катрин, правда ли то, что в ее сыне течет не только кровь Гиммлеров, но и еврейская кровь. Она, к моему удивлению, улыбнулась и заговорила:

– Начну я издалека, чтобы тебе было понятно, что и почему. Когда родился мой сын, мне было тридцать четыре года. И для меня это был непростой момент, я думала, а что делать с прошлым? Что я ему скажу, когда он вырастет? То есть я постоянно думала об этом, даже вынашивая ребенка от мужа-еврея, чьи предки пытались выжить в тридцатые и сороковые… И тогда я наконец осознала, что нужно взломать печать молчания, я хочу знать больше. Ради него, ради себя, ради всех. Хотя семья моя – мои родные брат и сестра – с этим не согласны. Они просто в штыки приняли мою затею с книгой. Говорили: «Зачем ворошить прошлое, к которому мы не имеем отношения?» Думаю, так происходит во многих семьях известных нацистов. Но непременно находится и один такой дотошный член семьи… – Тут Катрин громко и несколько нервно рассмеялась и показала пальцем на себя: – Который делает всю грязную работу. Даже когда я написала книгу, брат с сестрой не были довольны, не стали читать, заявив: «Да, наш дед брат Гиммлера, да, нам не очень повезло с такой родней, но мы сами никого не убивали – чего страдать, чего лезть везде, зачем докапываться? Нервы только тратить!»