– Думаете? – Марков весь просветлел.

– Уверен, – клятвенно приложил ладонь к сердцу Зотов, но на всякий случай, от греха подальше, предупредил: – Как все поуляжется, скорее всего, прилетит следственная комиссия, начнут лезть во все щели, людей опрашивать, вас, Михаил Федорович, особенно. Так вы товарищам из Москвы мои примеры с Тухачевским и Блюхером не приводите. Могут неправильно воспринять.

– Чего я, дурак? – обиделся Марков. – Разумение есть. Значит, поддержите меня, стало быть?

– Конечно, – подмигнул Зотов. – Я вам – вы мне, дело-то у нас общее, и вляпались мы в это дело по самое не могу. Главное – преступник найден и уничтожен по законам военного времени, можно расслабиться. Порядок дальнейших действий такой: я иду шуровать в вещах покойного, ковыряться в грязном белье, вдруг найду интересное, вы, товарищ командир, срочно радируете в Центр об успешном завершении операции. Вопросы?

– А чего радировать-то? – охнул растерявшийся Марков. – Я в письме не силен.

– Бумага и карандаш есть?

– Найдем! – Марков, глядя преданно, вытащил рваную тетрадку и огрызок карандаша, заточенный с обоих концов.

– Центру. Преступник выявлен, при задержании оказал сопротивление и убит.

– Секундочку. – Марков старательно наслюнявил грифель. – Ага… и убит.

– Отправьте данные на Аверкина – имя, фамилию, отчество, место службы, если известно, воинскую часть, особые приметы.

– Это как?

– С доктором осмотрите тело, ищите шрамы, родинки, наколки, старые переломы. Каждую мелочь – цвет глаз, форма головы, телосложение, уши. В идеале пальцы бы откатать, но это не наш случай. И быстро, Михаил Федорыч, очень быстро.

– Сделаем. – Марков сунул бумагу в карман и вылетел из землянки. Вернулся с виноватым выражением лица, сгреб фуражку и был таков.

Над партизанским лагерем занимался хмурый серый рассвет.

Задняя стена склада почернела и обвалилась, крыша просела, в землянку просочились струйки бурого, как кровь, сдобренного хвойной гнилью песка. Пепелище испускало смрадное дымчатое тепло, из развороченного нутра торчали опаленные бревна, запах гари резал глаза и щипал пересохшее горло. Под ногами хрустели уголья.

– Думаешь, Аркаша хозяйство поджег? – осведомился Решетов.

– Больше некому, – кивнул Зотов, опасливо протискиваясь в низкую дверь. – Все продумал, все учел, забыл только, что на каждую хитрую гайку найдется свой болт с резьбой.

– У нас не так говорили, – усмехнулся Карпин. – На каждую хитрую жопу…

– Не продолжай, вдруг рядом дети. – Зотов оглянулся на притихший в ожидании чего-то нехорошего, будто вымерший лагерь. Суетная ночка высосала из людей остатки жизненных сил. Самого неудержимо тянуло в уютную койку, шутка ли, вторые сутки без сна. Голова тяжелеет, перестает соображать, руки и ноги не слушаются, веки слипаются. Отсутствие сна убивает быстрее, чем немецкая пуля. Можно идти и просто упасть. Надо держаться. Война ко всему приучила – к вшам, недосыпу, грязи, тухлой воде, куску черствого хлеба на несколько дней. Сначала дико, а потом привыкаешь. Если останешься жив…