— О том самом, — подтвердил Хамад. — Но хочу заметить, что мы вышибли из Камиллы все воспоминания о ее встречах с Дорадо, о ее мыслях, о ее чувствах. Я больше чем уверен, что Дорадо ее любит. По-настоящему любит.
— В первую очередь люди думают о себе.
— Дорадо пытался показать, что девчонка для него ничего не значит. Но последняя фраза расставила точки над i: Дорадо переживает. Полагаю, этой фразой он дал нам знак.
— Какой еще знак? — поморщился генерал. — Хамад, хватит играть в шпионов!
— Что, если во время разговора рядом были его компаньоны, и Дорадо не мог говорить открыто? Такое ведь возможно?
— Возможно, — признал Аль-Кади.
— И эта фраза — единственная его возможность сказать, что разговор не окончен.
Генерал подошел к окну, несколько мгновений молча стоял, разглядывая Мюнхен, после чего, не оборачиваясь, поинтересовался:
— Ты хочешь продолжить?
— Так точно.
— Хочешь отправиться в Москву?
— Другого выхода у нас нет.
— Пожалуй. — Снова короткая пауза. — Бери девчонку, бери пятерых спецназовцев, садись в самолет и лети. Справишься — станешь полковником. Не справишься…
— В лучшем случае я буду до пенсии пересчитывать деревья в какой-нибудь австрийской дыре, — криво усмехнулся Аль-Гамби.
Генерал не повернулся к майору, не поддержал шутку, хотя бы ради шутки. Остался предельно серьезен:
— Все правильно, Хамад, в лучшем случае так и будет. Но это в лучшем случае.