— О’кей, — говорит он тихо. — О’кей.
Син знает и такую ситуацию по своим собеседникам по интервью. Уилл в шаге от признания. Что он еще расскажет? Он во всем признался. Вынуждать его сейчас не нужно.
— Погибшие оказались нашим производственным браком, — констатирует он едва слышно.
И Уилл рассказывает, почти шепчет, о подростках, которые из скейтеров стали любителями гольфа и наоборот, о выборах мэра и о курсах акций, о своем споре с Карлом Монтиком, в то время как официант забирает тарелки, приносит основное блюдо и новую бутылку вина, затем уносит и эти тарелки, после того как Син опустошает свою, не заметив, что именно съела, потому что она выяснила, что произошло с Ви, Адамом и Эдди, и в ней растет страх за дочь, который она едва сдерживает. После того как Уилл закончил и вторая бутылка вина сменилась третьей, Син делает глубокий вдох. Во второй раз за несколько дней ее снова посещает ощущение, что для нее только что началась новая эпоха. Ее пронимает такая дрожь, которой она не в силах воспротивиться. Она прижимает ладони к столешнице и напрягает мышцы рук, чтобы вернуть себе контроль над телом.
— Этот инструмент намного мощнее, чем мы представляли себе в самых смелых мечтах, — говорит Уилл угрюмо.
— В наших самых страшных снах…
Теперь она делает долгий глоток.
— Почему вы мне это рассказываете? — повторяет она вопрос.
Он крутит бокал за ножку, погружаясь в созерцание пузырящейся жидкости.
— Я сам лишь сегодня об этом узнал, — признается он.
Син не теряет бдительности.
— Откуда мне знать, что вы мне не сказки рассказываете?
Он криво ухмыляется.
— Разве это не парадоксально? Сейчас мы знаем как никогда много о каждом из нас и как никогда мало о том, кому могли бы довериться.
— Мне нужны доказательства.
— У меня их нет. Пока нет.
— Вы можете их заполучить?
Он снова подносит бокал к губам, но Син кладет свою руку на его, чтобы помешать ему выпить. Теперь она понимает, почему он весь вечер так много пьет. Его разрывает конфликт между лояльностью компании и собственной совестью. Он говорит правду.
«Паранойя».