Разговор стал более спокойным. Дильгуше рассказывала о фабрике, Мехман о районе. Зивер-ханум подала еще по стакану чая. Она заботливо положила в стакан больного варенье и помешала ложечкой. Он проследил глазами за ее движениями и снова вспомнил.

— Всему виной старость, Зивер… Когда-то я носил форму гимназиста. Пояс с медной бляхой. Разве тогда я заводил речи о смерти?

— Но и тогда тебя нельзя было оторвать от книги, Мелик.

— Разве я был тебе. недостаточно предан, Зивер… Разве можно было оторвать меня от тебя? Но теперь уже резко дует ветер старости.

— «Ветер Старости»! — повторила Дильгуше. Она старалась казаться веселой. — Папа определенно хочет стать поэтом…

Профессор не позволил себя сбить.

— Девочка, как бы мы ни старались забыть этот не преложный закон смерти, он неизменим. Зивер-ханум обидела меня. Я никогда ни в Шувелянах, ни в каком-либо другом месте не вздрагивал от шума и шороха кустарника. Напротив, я шел туда, откуда доносился этот шорох.

— Если не пугался, то зачем ходил, Мелик? — возразила жена.

— За виноградники я боялся, Зивер, за виноградные лозы. Хотел сберечь плоды труда своих рук. Если человек долгие дни, босой, неутомимо трудится на горячем песке, взращивая лозы, он не может спокойно спать, когда в саду раздается шорох.

Мехман взглянул на старинные стенные часы и стал прощаться.

— Я совсем заговорил тебя? — спросил профессор. — Но разве можно быть без спора, без обмена мнениями. Мысль человека неутомима, она рождает тысячи вопросов.

— Да, ваши слова мудры и поучительны… — ответил Мехман. Он видел, как слаб профессор, и хотел поскорее уйти, чтобы дать больному отдохнуть. Но в глазах у того снова вспыхнули веселые искорки.

— Нет уж, не до такой степени… Нельзя принимать мои слова за абсолютную истину, за догму…

— Я пойду, профессор, уже поздно…

— Но папа так рад вам, — вмешалась Дильгуше, — Не уходите…

— Мама вернется с работы, будет меня ждать, — стал объяснять Мехман, словно извиняясь. — Мне пора.

Он с уважением пожал руку учителю. Дильгуше накинула на плечи платок и проводила его до ворот.

— Заходите почаще, пока вы здесь, — сказала Дильгуше, слегка покраснев. — Папа все эти годы так много говорил нам о вас, что…

— Я приду обязательно… Конечно, я приду…

Он вышел уже ив ворот, когда из темной глубины двора снова долетел до него голос: