Она ест. А мама разговаривает со старухой, чьи волосы убраны под цветастый платок.

– А ты терпи. Помолися и терпи!

Мать отвечает вполголоса и зло, то и дело касаясь разбитых губ. Потом не выдерживает:

– Не бойтесь, тетушка. Мы вас не потесним. Нам только переночевать, а завтра…

Она засыпает прямо за столом, больше не слышит ничего и никого. Наверное, к лучшему.

Наступает утро. Ее будят, заставляют умыться ледяной водой, про которую говорят, что она колодезная, полезная. Но ей холодно и дрожь бьет. Дрожь не уходит даже после завтрака – слабый сладкий чай да кусок батона с засахарившимся вареньем.

На улице дождь. За серой пеленой его не видать ни домов, ни дороги, по которой чеканным шагом идет человек в дождевике и высоких рыбачьих сапогах. Мама с трудом поспевает за ним, а она – за мамой. Человек выводит к старенькому мотоциклу с коляской. Ехать легче, чем идти.

Останавливается на берегу.

Она смотрит на черную-черную воду, гладкую, как стекло. Дождь не смеет ее тревожить, он словно висит над озером.

– Сиди смирно. Не ерзай, – это первые мамины слова.

Человек снимает чехол с лодки и сталкивает ее в воду.

На берегу остается глубокий след, почти как рана на пожухшей траве. Шелестит вода. Человек забирается в лодку и достает тяжелые весла, закрепляет их в уключинах.

Берег быстро исчезает. Лодка ползет по черному стеклу озера. Человек работает веслами, то наклоняясь вперед, то откидываясь, почти ложась на нос лодки. Всхлипывает вода.

Она же думает лишь о том, что теперь их с мамой точно не найдут.

Радостно.

Остров она увидела первой – ломкую белую линию, клок тумана. И черную башню, что подпирала небеса. Берег выползал медленно, изгиб за изгибом, камень за камнем, прорисовывая сам себя на этой удивительной акварели.

– До весны б переждала, – спокойно сказал лодочник, поднимая весла. – Дура ты, Машка.

– Какая уж есть.

Лодка ударилась о старый причал, закачалась. Лодочник набросил веревочную петлю на бревно и сказал: