– Она живая. А ты… ты просто никак не умрешь.

Выскользнувший из-за ширмы Фицке скрутил негодяя, да тот и не сопротивлялся, прекрасно зная силу карлика. Увели. Эржбета осталась наедине с зеркалом и, допивая вино, любовалась собой в зеркале. Жизнь – это безделица. Жить просто. Не умирать куда как сложнее. Но скоро Ладислав это и сам поймет.

Его привели через три дня. Он был грязен и страшен, как будто провел в подземелье годы. Он дрожал и кутался в обрывки дорогого прежде одеяния. Он скулил и, увидев Эржбету, пал на колени, пополз к ее ногам, желая прикоснуться.

Эржбета позволила.

– Помилуй! – завыл Ладислав, протягивая раскоряченные, переломанные пальцы. – Помилуй!

И куда подевалась прежняя его страстность? И ярость в глазах иссякла. И серое лицо стало уродливым, а перебитый нос сочился слизью и кровью.

– Люблю! Только тебя люблю!

Он принялся целовать каменные плиты, и Фицке, выругавшись, сплюнул, попал прямо на темечко Ладиславу, а тот и не заметил. До чего же мерзостен он. До чего же слаб.

– А как же она?

Задрожал. Поднял собачьи больные глаза и, облизав губы, заныл: