– И то, и другое. Он чувствовал с ней большую близость, чем любой из нас. Эти его странные разговоры с ней, то, как он ей пел, когда был маленьким, – помнишь? А как часто он приходил посидеть с ней… Это его убьет.

– Тем не менее, он из полиции.

– Ты думаешь, что мне нужно сказать ему? Что нужно обрушить все это на наши головы?

– На твою голову.

– Я не имею в виду позор и осуждение, тем более никто и не подумает об этом в таком ключе, никто. Я имею в виду предъявление обвинений и суд, газеты, и ради чего? «Очередной врач убил из милосердия…» Это происходит каждый день, мы оба это знаем. Все врачи это знают.

– Нам доверяли. Но больше нет. Доктора всегда под подозрением… После Шипмана 7 и тех дел в Голландии.

– Тем более. Но я сделала то, что сделала, не как врач. Я обеспечила ей тихую кончину, потому что была ее матерью. То, что профессия врача позволила мне выбрать самый подходящий способ, – это просто совпадение.

– Ты не сможешь жить спокойно, пока не расскажешь об этом.

– Я рассказала тебе.

– Лучше бы не рассказывала! – вскрикнул Ричард Серрэйлер, и в этот момент слезы боли и ярости потоком брызнули из его глаз. – Я бы все отдал, чтобы этого не знать.

Сон опустился на нее мгновенно и не принес сновидений, но проснулась она в страхе: стук сердца отдавался в ее барабанных перепонках, между грудей тек пот. Ричард лежал в собственной постели на боку, отвернувшись от нее.

Помедлив мгновение, она встала, пошла в ванную и приняла теплый душ. По пути обратно она задумалась, но все же вернулась в спальню. Ричард не шелохнулся. Она немного отдернула шторы. Было тихо, на небе светила яркая неполная луна, выхватывая из тьмы первые цветы на персиковых деревьях, которые в ее сиянии выглядели призрачно. Она выдвинула банкетку из-под ночного столика и села, чтобы поглядеть на сад. «Она никогда не видела всего этого, – поняла Мэриэл, – ничего этого, ни сада, ни дома, ни местности вокруг. Это должен был быть ее дом, но он никогда им не был».

Она помнила, как родилась Марта. Она всю беременность знала, что что-то не так, и однажды попыталась сказать об этом своему мужу, который просто отмахнулся от ее выдумок, сказав, что она абсолютно здоровая молодая женщина, которая справилась с первой беременностью проще, чем имеет право любая мать тройняшек. Она слушала его, но все равно знала. Когда много лет спустя она рассказала об этом Кэт, та не удивилась: «Конечно, такое случается. Ты знала. Ты была права».

Но внешний вид младенца все равно ее шокировал. Она просто лежала, вялая и инертная. У нее была слишком большая голова и бледная, глинистая кожа. Им пришлось постараться, чтобы заставить ее дышать, чего им не следовало делать, как и впоследствии докторам не следовало спасать ее от свинки и краснухи, от легочных инфекций и отита, и от всех других попыток Господа Бога или природы прекратить ее жизнь.