– Мне нужно кое-что у него спросить.

– Если… – ее горло сжалось. – Спросить?

К ее удивлению, он встал и положил руки ей на плечи.

Он сказал:

– Сейчас, моя дорогая, ты должна доверять мне. Ты всегда мне доверяла. И должна доверять до конца наших дней. Неужели ты думаешь, что я могу предать тебя?

Мэриэл Серрэйлер очень мало плакала в своей жизни, но сейчас слезы выступили у нее на глазах – правда, там и остались, размыв желтый силуэт цветов на столе.

– Что бы я ни говорил после того, как ты впервые рассказала мне о Марте, я это принял, и я принял то, что ты сделала это ради нее и в благих целях. Я с тобой не согласен, но я никогда не сомневался в доброте твоего сердца и в твоих мотивах. Ты должна этому поверить. Да и кто бы сказал, что ты не права? Не я. Кто? Никто. И последний человек, которому я бы тебя выдал, был бы наш сын.

Она хотела приблизиться к нему, но он отпустил ее плечи и вышел из комнаты в одно мгновение. Она достала платок и медленно вытерла глаза. Ее потрясла глубина его милосердия. Под обычным деловым тоном в его голосе проступили те мягкость и нежность, которые она редко слышала.

Она села за стол и начала подрезать цветы. Постепенно, глядя вокруг себя и в окно, она начала замечать, как краски возвращаются в сад, становясь богаче, ярче и глубже, как цветы трепещут на солнце, демонстрируя всю свою красоту. Чувство облегчения и свободы наполнили ее сердце. Она была прощена.

Шестьдесят пять

Шестьдесят пять

Весна потихоньку перетекала в раннее лето, дни становились теплее и солнечнее. На Гайлам Пике снова появились толпы гуляющих. Кролики гоняли друг дружку, а лисы скакали из норы в нору, радуясь оттаявшей земле. В Гардэйл Равин кто-то оставил букетик сирени у ямы, где была захоронена девочка, хотя тела там уже не было. На Холме вокруг Камней Верна играли дети, и темная тень, которую отбросили на это место события прошлого года, растворилась в солнечном свете. Сады Лаффертона золотились желтыми кустами.

Мэрилин Ангус потеряла интерес к тому, чтобы вести поиски своими силами. Негодующие граждане и просто сумасшедшие, которые откликнулись на зов, разъехались по домам.

Старший суперинтендант Джим Чапмэн вернулся в Йоркшир. Его анализ дела Дэвида Ангуса был исчерпывающим и не содержал почти никакой критики действий местной полиции; он выдвинул несколько предложений, но работа по ним ни к чему не привела. Лицо Дэвида Ангуса все еще смотрело с постеров и объявлений, из окон и с витрин, но потихоньку начало тускнеть и часто было ободрано по краям. Никто не забыл, но теперь это не было главной темой для разговоров.