— Если ты в следующее воскресенье опять поедешь к Джорджу, передавай ему от меня привет, — попросила Элис и вышла из машины.
— Конечно. И, Элис, — ты не должна себя недооценивать. Ты не всегда будешь чувствовать себя слабой и одинокой, ты опять встанешь на ноги. Сама. Не связывайся с недостойным человеком.
Элис кивнула. Фрэнсис посмотрела ей вслед — и лишь с трудом удержалась от желания показать глазеющим теткам язык.
Она услышала голос своей сестры еще у двери. Тот, как всегда, был жалобным и плаксивым. Уже некоторое время в нем слышалась резкая нотка, которой раньше не было и которая выдавала нервный надрыв и хроническое недовольство.
— Он обращается со мной хуже, чем с собакой. Ни одного дружеского слова, ни единого проявления нежности… И он так быстро раздражается… Иногда я по-настоящему начинаю его бояться.
— Но ведь он не применяет насилие? — спрашивал Чарльз, уставший, как всегда, но проявлявший озабоченность. Виктория была человеком, который все еще мог пробуждать в нем сильные эмоции.
— Нет, до этого не дошло, — подтвердила Виктория и через некоторое время важно добавила: — Пока не дошло.
Фрэнсис, стоя в прихожей, презрительно скривила рот.
Ох уж это вечное истеричное жеманство ее сестры! В последние годы она превратилась в женщину, постоянно ищущую сочувствия. Ее проблемы в браке были прекрасным поводом для того, чтобы повсюду вызывать жалость к себе, и, по мнению Фрэнсис, она слишком перегибала палку.
Как будто Джон действительно мог поднять на нее руку! Она действовала ему на нервы, и только, и он просто прибегал к грубому поведению, чтобы держать ее на расстоянии. Но это было бесполезно. Чем холоднее он с ней обращался, тем больше она к нему липла — и без конца ревела.
— Хорошо, дорогая, чем я могу тебе помочь? — воскликнул Чарльз.
Теперь настала его очередь выслушивать ее причитания. Фрэнсис почувствовала в его голосе печаль, и в ней опять закипела злоба.
Спустя два с половиной года после смерти Морин Чарльз отчасти вновь обрел внутреннее равновесие, но, разумеется, не стал прежним и не обрел вновь душевный комфорт. А теперь еще и Виктория со своими причитаниями осложняла его жизнь… Она была просто не в состоянии сама справиться со своими проблемами, а отец — слабый и неспособный подвергать ее даже малейшей критике — был самым подходящим человеком для ее исповедей. Она часами могла жаловаться ему, и при этом он никогда не терял терпения. Это же его Вики, его любимица!
У Фрэнсис, которая, рассчитывая только на себя, попыталась привести ферму в порядок, при этом оградив отца от всех проблем, иногда возникало желание схватить Викторию и влепить ей пощечину. Это