— Я и сумею, только скажи, кто иголка и где сено.
— Иголка — это старик, а стог — Нью-Йорк, — ответил Уорд.
Томми тихонько свистнул сквозь зубы.
— Пожалуй, не так-то уж это просто. Как зовут старика?
— Даже и этим мы тебе не поможем. О’Кийф, опишите Томми старика по возможности точнее.
О’Кийф стал описывать, и парень слушал его с напряженным вниманием.
— А зачем мне искать этого старого идиота? — осведомился он потом и передвинул кусок резиновой жвачки, которую он жевал во время рассказа О’Кийфа, с правой стороны в левую.
— Дело в том, что мы подозреваем здесь преступление, — ответил О’Кийф.
— Очень возможно, — мрачно промолвил последний. —
Томми пришел в азарт. Слово
— Против кого мне придется действовать? — нахмурив брови спросил бывший воришка.
— И этого мы не знаем точно, — ответил Уорд.
— Весьма возможно, что против Генри Брайта, — вставил О’Кийф.
Томми пронзительно свистнул.
— Вот это достойный противник, самый богатый человек в Нью-Йорке. Придется напрячь свой ум.
И Томми «поднапряг свой ум»; и не только ум, но и ноги. Прежний воришка неутомимо рыскал по всем ему знакомым притонам и укрывателям, часами поджидал в подозрительных темных переулках товарищей по прежней своей жизни, проникал благодаря своей, граничившей с гениальностью, дерзости в те дома, которые по закону не имели права на существование, но тем не менее благополучно процветали под отеческим надзором подкупленной полиции. Бойкого, жизнерадостного парня всюду хорошо принимали, потому что Томми считался раньше очень «приличным» воришкой; он по- братски делился своей добычей с менее удачливыми товарищами и никогда не выдавал друга. Прежние коллеги охотно обещали ему помощь, и в течение двух недель около шестидесяти «подземных» людей разыскивали старика, который не знал ни своего имени, ни улицы, ни дома, где он живет.