— Вы меня решительно не понимаете, Лев Борисович. Что, если нюансер вообще не станет работать?

— Никогда?

— Ни при каких обстоятельствах.

— До конца своих дней? Ни за деньги, ни бесплатно?

— Да!

— Даже ради собственного удовольствия?!

— Даже ради спасения души. Вы можете представить человека с даром к музыке, который не играет, не поёт? Не насвистывает во время прогулки?! Что в этом случае? С музыкально одарённым понятно — дар заглохнет, растворится. А с нюансером?

— Хотите водки?

— Спасибо, мы с господином Ваграмяном уже выпили коньяку.

— Спасибо, да — или спасибо, нет?

— Спасибо, да.

Водка легла на коньяк, как родная.

— Интересный вопрос, — пробормотал Кантор, закусив.

Он вдруг стал серьёзен, сосредоточен, утратил всё своё местечковое шутовство. Таким он, должно быть, оперировал.

— Я вижу, вы плохо спали этой ночью. Что случится с нюансером, отказавшимся от нюансерства? Нет, дар не заглохнет, это точно. Могу лишь повторить, любезный Константин Сергеевич: в таком случае он не получит гонорар, только и всего.

— Гонорар?

— А вы что думаете, гонорары одни клиенты платят? У нас и другие источники дохода имеются.

— Например?

— Например, живём до ста двадцати лет. Заикина, правда, умерла в девяносто два. Бывает, если бурная молодость…

Алексеев подавился. Закашлялся. Выпил воды.