— Они выполняют наши просьбы с удовольствием, — сапожник лил воду тоненькой струйкой, подкручивая чайник так, чтобы кипяток во чреве гнома образовывал слабый водоворот. — Не задумываются о причинах и последствиях, вернее, объясняют их себе самостоятельно, без нашего участия. Вы же не отказали мне, когда я попросил вас курить на балконе, в жуткую холодрыгу, или водрузить саквояж на стул?

Гном нахлобучил шапочку-крышку.

— Точно так же никто не отказывает Любовь Павловне, когда она приносит газеты в контору Янсона, или Лёве, когда он гонит на работу похмельного могильщика. Позже люди забывают о нас, как о пустяке, не имеющем значения. Назовите это гипнозом, месмеризмом, цыганским чудом, природным обаянием — годится любое слово, но это работает. Вы, полагаю, тоже в состоянии убедить кого угодно в чем угодно. Я прав?

Алексеев смущённо отвернулся.

— И всё же, — пробормотал он, — меня вы поначалу раздражали. Вызывали подозрение. Что со мной не так?

— Да, я отметил это, — кивнул Ашот. — Но ведь мы уже во всём разобрались, правда? Я, нюансер, вас раздражал. Это невозможно, но это случилось. С вами всё так, Константин Сергеевич. Вы уже поняли, почему в вашем случае моё обаяние дало сбой?

— Да, — согласился Алексеев. — Понял.

И попросил, краснея:

— Можно коньячку? Вы предлагали.

2 «Продай, ангел!»

2

«Продай, ангел!»

— Ой, лы̀шенько! Горе-горюшко!

Добрая знахарка откупорила четвертную бутыль. В бутыли плескалась мутная, болотного цвета жидкость.

— Терпи, милок! Оно жечься будет.

— Зачем?! Не хочу…

— Так трэ̀ба, для пользы…

Пахну̀ло сивухой и летним лугом. Запах нравился, дразнил, раздражал.

Всё сразу.

— Что это?