— Присаживайтесь! — Кантор засуетился, выдвинул свободный стул. Суетливость не была ему свойственна, и Алексеев напрягся, чувствуя наигрыш и предчувствуя розыгрыш. —
Алексеев сел.
— Уже были у Ашота? — сощурился проницательный Кантор.
В бороде его застрял рыбий плавничок. Газету, которую нюансер читал во время еды, он небрежно бросил на стол.
— Мучили пролетария в выходной день? Что он вам сказал?
— Что вы обаятельны.
— Я? Разумеется.
— Не конкретно вы, Лев Борисович. Вы, нюансеры.
— И вы ему поверили?!
— У меня на это есть причины. Теперь я, если не возражаете, хотел бы выслушать вас. Вопрос обаяния закрыт, меня интересует вопрос гонорара. Гонорара за ваши услуги.
— Платят, — согласился Кантор. — И недурно платят, поверьте. Но вам это зачем, Константин Сергеевич? Вы же купец! Фабрикант! Мильонщик, чтоб я так жил! Хотите рыбки?
— Хочу.
Официант принес чистый столовый прибор. Алексеев взял себе карпа, но есть не спешил. Налил воды из графина, с жадностью выпил. Ему казалось, что все посетители глазеют на них, но нет, никого их беседа не заинтересовала. То ли выходки Кантора здесь приелись, то ли нюансерство и впрямь с успехом заменяло плащ-невидимку.
— То, что вам платят за услуги, — Алексеев выразительно помахал вилкой, — я уже знаю. Знаю и то, что вы, случается, работаете без формальной оплаты. Заикина вам платила? За расправу над убийцей? Полагаю, что нет.
— Цеховая солидарность, — объяснил Кантор. — Перефразируя «Das Manifest der Kommunistischen Partei[72]», мы, нюансеры, отличаемся от остальных трудящихся лишь тем, что выделяем и отстаиваем общие, не зависящие от национальности интересы движения в целом…
— Это я понял, — перебил его Алексеев. — Меня интересует другое: что, если нюансер откажется работать?
— Не примет заказ? Не получит гонорар, только и всего. Если работа безоплатная, так и вовсе говорить не о чем.
Алексеев ковырнул вилкой рыбу: