«Лёва никому не скажет»

— Копится, — бормотал Кантор, пока они спускались чёрной лестницей, отведенной для нужд прислуги. — Копится, накапливается, давит… Вам хорошо! Вы еще не поняли, не надышались…

Местечковый капот нюансера, накинутый, словно плащ вампира, на плечи поверх засаленного лапсердака, картуз со сломанным козырьком — всё это больше не казалось Алексееву смешным. Напротив, ему чудилось совсем иное, словно театральный реквизит, перебравшись из комедии в драму, а может быть, даже в трагедию, пропитался и трагическим духом, предчувствием дурного конца.

— Копится, давит. Холодный мир? Тёплый? Какая разница?! Накапливается, требует сброса. Ты не хочешь, тянешь, отказываешься, и вдруг… Это как со рвотой. Однажды понимаешь, что больше не в силах терпеть, сдерживать позыв. И тебя выплёскивает — где бы ты ни был, прилично это или отвратительно, смотрят на тебя или отвернулись…

На стенах темнели пятна сырости. Пахло кислым. Алексеева и впрямь начало подташнивать. Его слегка качало, но рассудок оставался трезвым. Или это был самообман пьяного, уверенного, что уж он-то — как стёклышко?

— Они сгорают, леденеют, прах к праху… Хорошо, если подготовился, нашёл, куда сбросить, в кого! А если нет? Вы понимаете, что это такое: если нет?! Если бросаешь в кого попало!

Вышли, выпали, выбежали на задний двор.

Сюда поварята вёдрами сносили объедки, которые позже забирал возчик на поганой телеге. По мере движения от кухни во двор объедки проходили сложную сортировку. То, что посвежей да повкусней, растаскивали мелкие служащие для членов своих семей, вечно ссорясь при дележе; прочее доставалось бабам-уборщицам, живущим неподалеку, за рекой — многие из них держали свиней, жиревших на ресторанном харче. То же, чем побрезговали и служащие, и свиньи, грузилось по вечерам в телегу.

— Готовьтесь заранее, Константин Сергеевич! Готовьтесь! Иначе будет, как у меня… Видите? Чуете? Невтерпёж! Не в вас же сбрасывать, право слово? Если не удержу, бегите. Я рукой вот так взмахну, вы и бегите. Тут задами к реке спуститься можно, туда и спешите, не оглядывайтесь. Поняли? И никаких вопросов! Бегом бегите…

На склонах реки, как знал Алексеев, рыскали стаи бродячих собак. Голодные, особенно после зимней бескормицы, они, случалось, набегали во двор «Гранд-Отеля», стремясь поживиться отбросами. Собак отстреливали из окон дворницкой; приходили пострелять и швейцары — эту охоту они в шутку звали «кабыздошкой». В последнее время редкая псина рисковала своей драной шкурой, явившись под прицел. Для этого надо было оголодать вовсе, до смертной одури, когда набить брюхо и сдохнуть — одна радость.