— Мой папа, такой же купец, как и ваш, только еврей, был Кантором. Мой дедушка был Кантором. И даже моя бабушка, которая лучше всех в Полангене готовила кисло-сладкое жаркое, тоже была фру Канторо̀вой. Все пели, если вам интересно, как сапог, включая прадедушку. Кантор — это фамилия, Константин Сергеевич, просто фамилия. Вы знаете, что такое фамилия? Это наше проклятье. Певец в молельне? Кстати, откуда вы так хорошо осведомлены в еврейской жизни?

— Театр, Лев Борисович. Я ставил «Польского еврея», «Ганнеле», «Уриэля Акосту», «Венецианского купца». Играл главные роли…

— Репертуар, — с невыразимым отвращением произнес Кантор. — Театр, значит. Весь мир — театр, в нём женщины, мужчины — все евреи. Польский еврей, Ганнеле, реб Уриэль, чтоб он был здоров… Я глубоко извиняюсь, но вы случайно не из наших?

— Я русский, — возразил Алексеев. — Константин Сергеевич.

— Ну да, русский. Уриэль Акоста, Шейлок… Константин Сергеевич. А я Лейба Берлович, к вашим услугам. Ну да, конечно же, русский. Я вижу. Я тоже в какой-то степени русский.

Кантор сбил картуз на затылок, словно комический дядюшка из скверного водевиля:

— Вы только не волнуйтесь, хорошо? Лёва все понимает, Лёва никому не скажет.

Глава четырнадцатая «ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ»

Глава четырнадцатая

«ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ»

1 «Тихо, шелупонь!»

1

«Тихо, шелупонь!»

Оглоеды, приставленные Лютым, Косте не нравились. Нет, совсем не нравились. Ёкарь считал, что «не нравятся» — слабо сказано, ё. Но оба благоразумно помалкивали в тряпочку. С одной стороны, вчетвером они без забот управятся с Гастоном. Вчетвером — это вам не вдвоём, это верняк, козырный расклад. С другой, менее приятной стороны, если они Гастона не найдут, то Сипарь с Ломом легко управятся с Филином и Ёкарем — и отволокут обоих к Лютому на расправу. От этой мысли у Кости холодело в животе, а сердце в груди охало, ахало — и начинало колотиться в рёбра, как сумасшедшее.

Гнал Костя дурное предчувствие и в тычки, и плёткой, а только кружили они по городу, кружили, искали Гастона, и время шло, бежало, летело стрелой, и не думать о страшном получалось всё хуже.

Уже в третий раз за сегодня Филин с Ёкарем спорили: где лучше искать гастролёра? Базар обошли дважды. Тёток, что углы сдают, расспросили. Отловили гольцов[74], какие на базаре ошивались. Объяснили, как Гастон выглядит, во что одет. Наказали: увидите — глаз не спускать, а одного — мухой лететь, сообщать. Костя синенькой перед носами у гольцов пошуршал, чтобы понятней стало. Больше на базаре ловить было нечего.