Нож.

Зонт.

Бросил Миша нож. Зонт важнее.

Едва пальцы вцепились в резную рукоять зонтика — воссияло солнце в летней бирюзе небес. Оделись каштаны в зелёную кипень, украсились душистыми свечками соцветий. Восстал из грязи травяной газон, накрыл чепуху ярким одеялом. Летний сад, Петербург. Знакомая аллея, знакомое дерево, о которое Миша ободрал руку, ловя Оленькин зонтик. Скамейка…

В ноздри хлынули ароматы: цвет липы, каштанов, фиалок…

Фиалки?!

— Оленька?!

Она стояла перед ним, возвращая счастье первой встречи. Прекрасная, скорбная, как на иконе. Откуда страх в твоих глазах, радость моя?

— Оленька, я…

Где бес? Куда подевался?

Никита!

Вместо беса в руках у Миши дрожал маленький Никита, карапуз в смешной матроске. Обмер, даже плакать не в силах. Сдавил Никиту злой дядька, вот-вот задушит!

И в глазах у Оленьки уже не страх — ужас кромешный.

— Да ты что? Я никогда! Ни за что!

Уронил зонтик:

— Даже пальцем!

Отпустил Никиту: беги к маме! Бухнулся на колени, ткнулся лбом в землю:

— Прости меня, Оленька! Прости!

Грязь вокруг. Грязь, грязь. Сумерки, чёрные скелеты деревьев. Оленька? Другая женщина, незнакомая. Никита? Девочка лет двенадцати…

Снова морок! Наваждение!