«Хватит с меня».

«Хватит, — молча согласилась старуха, сидевшая в кресле за столом. — Говоришь, игрывал Отелло? Хватит, благодетель, и спасибо тебе. Мавр сделал своё дело, мавр может удалиться».

ЭПИЛОГ

ЭПИЛОГ

«Я буду в час в Славянском базаре — не увидимся ли?»[77]

.

Явление первое ТРИ КОНЯ

Явление первое

ТРИ КОНЯ

— Спи, — велела Заикина. — Спи-отдыхай, дело сделано.

Отвернувшись от спящего Алексеева, она долго смотрела на себя — ту, которая напротив, на портрете. Казалось, женщины о чём-то беседуют, а о чём, то другим знать не следует. Когда разговор закончился, Елизавета Петровна снова взглянула на Алексеева.

Улыбнулась.

Алексеев спал, как младенец. Только что пальца в рот не совал.

Вокруг них, покойной старухи и живого мужчины в расцвете лет, менялся кабинет. Разбежались слоники, приоткрылись шторы, саквояж удрал под стол. Нюансы выстраивались в комбинацию для гадания. Будущее сквозило в мелочах.

Бог? Дьявол?!

— Три коня рвут тебя на части, три любви; с тремя тебе, голубчик, жить, век вековать. Сбежать захочешь, убежишь и вернёшься. На канитель твою кладу тебе тридцать пять тучных лет, а там прощайся с заводиками. На театр твой кладу тебе шестьдесят лет, начиная от домашнего кружка. На жену твою кладу вам полвека жизни рука об руку. В горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас!

Заикина откинулась на спинку кресла:

— Анюта, мышь серая, тебе двадцать восьмой смертный год напророчила? Я же ещё десяток накину, до тридцать восьмого страшного. Накину, отведу! Нет, не я — сам ты себе их отведёшь. Возьмёшь под уздцы и в стойло, к кормушке с чистым пшеничным зерном! Переживёшь и отцо̀в срок, и дѐдов; до прадеда, жаль, полтора годка не дотянешь. Ну да то не беда, душа моя, то уже счастье, с твоим-то сердцем! Уйдёшь во сне, по-тихому, как праведник. Врачи удивятся, не поверят: как и жил? с таким-то букетом?! Эх, врачи, пиявочники, клистирные трубки… Мы, нюансеры, долго живём, дольше назначенного — если, конечно, доле своей не противимся. Минует тебя и сума, и тюрьма, и барак в тайге, и пуля у кирпичной стены…

Старуха улыбнулась:

— Супруга твоя любезная в обнимку со всеми её болезнями, истинными и мнимыми… Да, вижу. До семидесяти семи дотянет, ты уж не сомневайся. Сын-туберкулёзник восемьдесят годков небо коптить будет. Дочка брата переплюнет — восемьдесят шесть, как один день. Ты уж постарайся, накрой плащом. Сложи пустячок к пустячку: взгляд к жесту, свет к музыке. Жалко будет, если прахом всё пойдёт! Семья ведь, не понюшка табаку! Ладно, хватит о тебе…