– Господин председатель, – вскричала Клаудия Мюллер, – я протестую против этих измышлений!

Председатель даже не дал себе труда ответить – по такому случаю он спустился со своей кафедры, а за ним и заседатели с присяжными. Все завороженно рассматривали зловещих персонажей Собески.

Ружмон сам ответил напрямую Клаудии Мюллер:

– Забудем про мои «измышления», как вы говорите. И вернемся к убийствам, которые рассматриваются на данном процессе.

Копы в перчатках внесли два новых полотна. Тут же парни из службы учета принялись опрыскивать реактивом бледные силуэты.

Два светящихся имени появились среди мазков краски: СОФИ и ЭЛЕН. Дрожащие, косые, неуверенные линии, но не оставляющие сомнений: имена были ясно различимы и блестели под действием индикатора.

Буря негодования в зале: убийца расписался в своих преступлениях непосредственно на своих произведениях. Всеобщее изумление привело к свалке. Каждый вставал, пытаясь рассмотреть имена и размахивая мобильником…

А вот Корсо не двигался. Он уже понял, что думал Ружмон – и что думали все остальные. Когда Собески смотрел на свои работы, на самом деле он видел эти подписи. Он выставлял напоказ всему миру свои преступления, и никто не мог его заподозрить.

– Эти два имени, безусловно, написаны кровью жертв. А значит, мы можем предположить, рискуя вызвать недовольство защиты, что на других картинах находятся следы других преступлений.

Генеральный прокурор почти кричал, пока одни копы освобождали зал от публики, а другие раздвигали шторы на высоких окнах.

– Что же касается возможной махинации, в чем нас пыталась убедить наша коллега-защитник, я должен уточнить, что офицеры из Управления по борьбе с незаконным оборотом культурных ценностей провели графологическую экспертизу этих надписей – результаты также приложены к делу. Без всяких сомнений, это рука обвиняемого.

Шум стоял невообразимый, но никто и ничто не могло заглушить самый пронзительный, самый душераздирающий звук в этом гаме: голос Филиппа Собески, который вопил, что не хочет подыхать в тюряге.

82

Филипп Собески был приговорен к тридцати годам тюрьмы, из которых двадцать два – без возможности уменьшения срока; иными словами, судьи и присяжные решили, что художник-фальсификатор закончит жизнь за решеткой.

В несколько минут были забыты все доказательства, все свидетельства, демонстрирующие его невиновность – как в убийстве, так и в фальсификации. Имена, вписанные в саму живописную основу картин, окончательно приговорили его в глазах всех.

Вердикт был вынесен на следующий день после великого разоблачения, 24 ноября (все должно было закончиться до выходных: председатель суда отказал в любой отсрочке, которая могла бы позволить Клаудии Мюллер изменить ситуацию). В сущности, что бы ни показывала графология, надписи тоже могли быть нанесены кем-то другим, как и кровь в мастерской, но следы гемоглобина взяли верх.