– Можете не верить, – оборвал Мильк. – Вы допустили ошибку.
– Люди не могут так лгать под гипнозом.
– А если она не была под гипнозом?
– Да нет же, была, я замечаю это, лицо меняется.
– Теперь это не важно. Вред уже нанесен.
– Я не знаю, есть ли у нее дети, – продолжал я. – Не исключено, что она говорила о себе. Я не сталкивался с подобным, но, может быть, она таким образом переосмыслила собственные детские воспоминания.
Анника прервала меня:
– Возможно, вы и правы, но факт остается фактом: ваша пациентка совершила серьезную попытку самоубийства и обвиняет в этом вас. Предлагаем вам взять отпуск за свой счет, пока мы будем разбираться с этой историей.
Она вяло улыбнулась мне и мягко сказала:
– Я уверена, что все уладится. Но сейчас, на время расследования, вам надо отойти в сторону. Ни в коем случае нельзя допускать к этому делу газетчиков.
Я подумал о других своих пациентах – о Шарлотте, Мареке, Юсси, Сибель и Эве. Я не могу оставить их, передать кому-нибудь другому – они почувствуют себя разочарованными, обманутыми.
– Я не могу, – тихо сказал я. – И я нигде не ошибся.
Анника похлопала меня по руке:
– Все уладится. Лидия Эверс явно неуравновешенна, у нее полный сумбур в голове. Для нас сейчас самое важное – действовать строго по закону. Вы попросите освободить вас от проведения сеансов гипноза, пока мы будем давать внутреннюю оценку произошедшему. Эрик, мы знаем – вы хороший врач. Я уже говорила, что уверена – вы вернетесь к своей группе всего… – она пожала плечами, – может быть, всего через полгода.
– Через полгода?
Я взволнованно вскочил.
– У меня пациенты, они рассчитывают на меня. Я не могу их бросить.
Мягкая улыбка Анники исчезла, словно кто-то задул свечу. Лицо стало замкнутым, в голосе зазвучали раздраженные нотки:
– Ваша пациентка потребовала немедленно запретить вашу деятельность. К тому же она заявила на вас в полицию. Для нас это не пустяки, мы вложили деньги в вашу работу, и, если окажется, что исследование не достигло цели, нам придется принять меры.
Я не знал, что отвечать. Меня разбирал смех.