Разволновавшись, женщина сложила руки на животе, чтобы успокоиться.

– У меня есть вопрос, – продолжил Йона. – Ваш брат знал священников, которые служили поблизости?

– Да… конечно, благочинный в Катринехольме… пасторы и во Флуде, и в Стура-Мальм… И я знаю, что в конце жизни он часто бывал в церкви Лербу.

– Священники не встречались вне службы?

– Мой брат был прекрасным человеком. Честным… его очень любили…

Эллинор обвела взглядом пустое кафе, обошла стойку и показала заключенную в рамку газетную вырезку о визите монаршей четы в Стрэнгнэс.

– Петер был ассистентом-викарием на торжественном богослужении в кафедральном соборе, – гордо сообщила она. – Епископ потом благодарил его и…

– Покажи руки, – сказал Йона Роки.

Роки, не поведя бровью, засучил рукава свитера.

– Мой брат был оратором на встрече священников в Хэрнёсанде, он…

Старуха замолчала, увидев руки Роки – израненные, во вздутиях, испещренные шрамами, оставшимися после уколов, с темной сеткой вен, разъеденных аскорбиновой кислотой, с помощью которой растворяют героиновую базу.

– Он тоже священник, – сообщил Йона, не сводя с нее взгляд. – Увязнуть может каждый.

Морщинистое лицо Эллинор побледнело и застыло. Она села на деревянную скамью, зажав рот рукой.

– Мой брат изменился после несчастья… когда погибла его жена, – тихо сказала она. – Горе разрушило его, он удалился от всех… считал, что его преследуют, что все шпионят за ним.

– Когда это произошло?

– Шестнадцать лет назад…

– Что принимал ваш брат?

Эллинор затравленно посмотрела на Йону.

– На коробочках было написано «Морфин для эпидурального введения»…

Женщина покачала головой, узловатые руки беспокойно теребили цветастый передник.