– Я ничего не знала… под конец он остался совершенно один, даже дочь не выдержала. Она долго заботилась о нем, теперь я не понимаю, как у нее хватало сил.

– Но он мог проводить богослужения, выполнять свою работу?

Эллинор подняла на Йону красные, воспаленные глаза.

– Да, он проводил службы. Никто ничего не замечал, и я не замечала, мы ведь больше не общались… но я ходила к заутрене и… Народ говорил, что проповеди были сильнее, чем когда-либо… хотя сам он сдал, ослаб.

Роки что-то пробормотал и вышел из комнаты. В окно они увидели, как он прошагал по газону и сел за стол под большой березой.

– Как вы все узнали? – спросил Йона.

– Я нашла его, – ответила старуха. – И я взяла на себя заботы о его теле.

– Передозировка?

– Не знаю. Он пропустил утреню, и я пошла в пасторскую усадьбу… Там так ужасно воняло… Я нашла его в подвале… уже три дня как мертвого… голый, грязный, весь в язвах… он лежал в клетке, как животное.

– Лежал в клетке?

Эллинор кивнула и вытерла нос.

– Все, что там было, – это матрас и канистра с водой, – прошептала она.

– Вам не показалось странным, что он лежал в клетке?

Старуха покачала головой:

– Она была заперта изнутри… я всегда думала, он запирался, чтобы освободиться от наркотиков.

Женщина помоложе, в таком же цветастом переднике, встала за стойкой кафе, когда пришли новые посетители.

– Кто-нибудь из других священников мог составлять проповеди для вашего брата? – спросил Йона.

– Этого я не знаю.

– У него, вероятно, был компьютер. Можно заглянуть в него?

– В администрации. Но он писал проповеди от руки.