Пока мне о Джоси Уэйлсе не рассказал Певец, у меня о том парне и мнения особого не было. Но потом всякое разное стало происходить, и тут уж начинаешь просматривать знаки, хотя в Бога веруешь разве что по воскресеньям, когда в церковь ходишь. Я думаю, если б Джоси реально думал убить Певца, он бы с этой работой управился назавтра за один вечерок. Значит, на уме у него было что-то иное. Вот так заявиться через два года, как ни в чем не бывало, прямехонько к Певцу во двор? Тут, брат, знаешь какие яйца нужны? Тут яйца о-го-го какие нужны. Так что у такого на пути не стой. Теперь-то легко говорить, что мир был обречен на срыв, потому как нутро у людей гетто состоит из войны. Да, смысл в этом есть, но нужно понимать и другое: ты знаешь, каково оно, когда надежда так нова и свежа, что даже имеет цвет? Как ты держишь нечто в самой глубине ума, потому как случиться ему никогда не суждено, и вдруг видишь, что оно реально может сбыться? Это как все равно что выяснить, что ты умеешь наяву летать. Из-под коровы никто из нас не родился – или, если выражаться вашими словами, наивных дурачков среди нас нет. И не было. Мы все понимали, что это замирение долго не продержится, – девяносто процентов говорило за то. Но вот остальные десять… остальные десять казались такими сладкими, какие только бывают в жизни. Их оставалось только урвать, как птицу счастья. И когда Шотта Шериф сказал мне, что я должен возглавить тот самый Совет замирения, это он все равно что впервые на меня поглядел и впервые разглядел нечто иное, такое, чего даже я сам в себе не видел. Я… я… Чего-то я снова потерялся.

И вдруг бац – Медяк застрелен, Папа Ло застрелен. Вначале я подумал, что это полиция сводит счеты, пока мы не начеку. Или того хуже: партии, которым мир и так-то никогда не был нужен, избавляются от него в преддверии следующих выборов. Но о разуме полиции мы уже говорили. Да и политиканы не захотели бы, чтоб наружу всплыла их вина в срыве мира.

Тут нужно смотреть глубже. Фараоны убивали лихих людей из-за вендетты. Но какая им с того выгода, кроме как поплясать вокруг трупа на улицах даунтауна? Тут думать надо. Кто сейчас в положении более выигрышном, чем до всех этих убийств? Только один человек. Джоси, бомбоклат, Уэйлс.

Со смертью Папы Ло он становится верховным доном Копенгагена. Со смертью Шотта Шерифа разваливаются нью-йоркские банды ННП, включая мою собственную. Между тем в Нью-Йорке все, кого ни ткни, нюхают, курят и ширяются, а колумбийцам нужны люди с опытом, которые могут переправлять это дерьмо дальше, в Штаты. А теперь, я слыхал, и в Англию. Убери с дороги договор о замирении, окажи кое-кому из политиков такую ценную услугу, так они ж тебе всю жизнь будут ее отрабатывать. Ликвидируй движение растаманов, и у американцев больше не будет опасений, что мы превратимся в еще одну Кубу. Точно знать не могу, но готов побиться об заклад, что и кое-кто наверху – в береговой охране, службе иммиграции, таможне или еще где – охотно закрывает глаза на ту или иную лодку, самолет или корабль, а все из-за того, что один человек в восьмидесятом году поднес им на блюде Ямайку. Брат, если б я знал, почему люди вроде меня оказываются в тюрьме, люди вроде меня в тюрьме не оказывались бы. Вот и начни свою книжку с этого абзаца – назови его тюремной мудростью или как-нибудь еще; уж что вы там, белые, пишете, когда попадаете к черным уголовникам… Я ведь тоже, Алекс Пирс, книжки почитываю, да еще поболе твоего. Получается, люди вроде меня тебя волнуют? Усади белого журналиста с его собственным Стаггером Ли[251], и мозг полыхнет не знаю как. Это потому, что у тебя нет своей, собственной истории? Верно, она не про тебя, ты здесь для того, чтобы ее рассказать, но сам ты не история. И все же какая-то часть во мне говорит, что это история твоя, а не моя. Тебя интересует еще какой-нибудь год, кроме семьдесят восьмого? Как насчет восемьдесят первого? Много ведь чего произошло: Певец познакомился с местом под названием «небеса», я познакомился с местом слегка другим, под названием «Аттика»… Что, ты думаешь, человека отправляют в «Рикерс» из-за того, что поглядели ту книжонку? Надо б тебе, бро, пройти школу «Рикерса» от звонка до звонка.